Одинокий путник спешил куда-то, почти не разбирая дороги, шлёпая босыми ногами по лужам, сходя с проторенного пути и устремляясь в осеннюю грязь полей, тяжёлой жухлой травы и небольших перелесков.
Он шёл очень давно, не отдыхая ни днём, ни ночью, ведомый только, ему одному видимой, тонкой багряной светящейся полоской. Его глаза тускло, без всякого выражения смотрели наружу через маленькие щели, оставленные полузакрытыми тяжёлыми воспалёнными веками. Его тело яростно боролось с ядом, проникшим внутрь, и смешивающимся с ещё более страшным ядом, разъедающим душу.
Где-то в глубине ничего не понимающего тела пульсировала навязчивая идея, всёпоглощающее желание скорее прибежать в маленькую нишку спокойствия и доверия, чтобы укрыться в ней, зарыться как можно глубже в отрешённость и неведение, как в единственно спасительные состояния.
Не замечая людей, идущих навстречу, пропуская мимо обеспокоенные, участливые вопросы, скользя сквозь сети встревоженных, испуганных взглядов, беглец стремился прочь из мира, причинившего ему страдания, пытался не позволить боли разорвать тонкие стенки оболочки мечущегося в исступлении рассудка.
Он не помнил, сколько раз упал, задыхаясь от усталости, не спрашивал себя, хочет ли он есть или пить. Он был устремлён к цели и был готов умереть в пути к ней.
В один из бесконечных дней его остановила, вцепившись в руку, измождённая старуха, упавшая перед ним на колени и умолявшая о прощении. Её слова пробились сквозь толщу сумбура воспалённых образов, заняв место в центре ничего не воспринимающего внимания.
Он стоял, тяжело дыша, и тупо смотрел на плачущую женщину, которая принялась сбивчиво объяснять, что её сын не может ходить, не чувствует своих ног и медленно умирает. Она говорила, что только он может помочь беде, сняв своё заклятье и простив их.
С трудом поднявшись с дорожной грязи, она повела его за руку, как маленького ребёнка, в хижину, стоящую неподалёку. Пройдя внутрь сквозь узкий и низкий проём, завешенный овечьими шкурами, над которым хохотал, мерзко оскалившись, огромный козлиный череп, он попал в высокий грот. В дальнем углу помещения, в полумраке виднелись очертания тела громадного мужчины, распластавшегося на подстилке.
Подведя пришельца к нему, женщина сказала что-то бессильно лежащему человеку, не обращающему внимания на происходящее. Он отрицательно покачал головой и отвернулся к стене. Старуха повернулась к спутнику, обречённо разведя руками, и снова заплакала.
Чужак наклонился над телом мужчины, бесцеремонно перевернул его на живот, задрал рубаху на спине и с силой нажал несколько раз, под разными углами, на позвоночник. Раздался сильный треск, вопль боли лежащего, обеспокоенный вскрик матери.
Не обращая внимания на переполох вокруг, действуя как заводной автомат, человек взял одну ногу лежащего и, приподняв её, осторожно потянул, поворачивая, затем повторил действие с другой. Повернувшись к встревоженной женщине, он хрипло прошептал, что через три дня её сын встанет на ноги. Потеряв интерес, снова нырнув во мрак своей боли, он повернулся, чтобы уйти, но старуха остановила его, снова повиснув на рукаве халата.
- Ты должен выпить целебную микстуру, выводящую отравы из тела. Иначе твоё сердце может не выдержать и разорваться.
Продолжая держать рукав, она потянула странника в другой конец пещеры, где в нишах стены, выдолбленных на разной высоте, расположились ряды глиняных мисок. Взяв одну из них, она протянула её пришельцу: - Выпей это. Лучшее средство, которое я знаю, от змеиных ядов – и, помолчав, добавила – и человеческих.
Проглотив содержимое и вернув миску, он повернулся и вышел наружу.
Вышел в свой путь, бег, в поиски утешения или приглушения боли.
- Лань… Лань, мой мальчик, давай выпей этот бульон…
Слова звучали за моей спиной и произнесены были голосом самого дорогого мне человека.
Сердце слегка подпрыгнуло от радости, побуждая меня к действию. С трудом приподняв тяжёлую голову, я начал безуспешно сражаться с непослушным телом, пытаясь перевернуть его на другой бок. В правой руке я обнаружил посох и с недоумением вытаращился на него.
На мне был одет всё тот же неразлучный халат, поверх которого лежало два толстых одеяла, прячущих меня почти с головой в тёплой берлоге постели.
Со стоном передвигая руки и ноги, я повернулся на другой бок и с облегчением и радостью обнаружил учителя, стоявшего рядом с дымящейся миской в руках. Участливо глядя на меня, он протянул мне ароматную жидкость, в которой плавали чьи-то крошечные лапки.
С первым глотком, тело заверещало от радости и жадно вылило в глотку обжигающее содержимое посудины. В голове немного просветлело, но я всё ещё не понимал, как оказался в своей комнате монастыря. Да, в конечном счёте, это и не важно. Главное, я здесь, в единственном месте многих миров, в которых уже побывал, где чувствую себя действительно хорошо.
Словно услышав вопрос, наставник рассказал, как два дня назад один из братьев с криками ворвался в зал медитации, где он работал с проблемой усиления суставов ног, и возбуждённо выпалил, что молодой настоятель показался в горловине долины.
Выскочив на террасу, настоятель присоединился к остальным братьям, кричащим мне приветствия и размахивавшим руками. Я быстро шёл, приближаясь к монастырю, не поднимая головы и не обращая внимания на крики.
Подойдя к основанию горы и сохраняя сосредоточенный вид, я нашёл подъёмник, не мешкая, вскарабкался на террасу. Не замечая обступивших меня, дружески похлопывающих по спине и плечам, братьев, выражающих радость после долгой разлуки, продолжая глядеть в какую-то точку внутреннего мира, я раздвинул плечом стену собравшихся, прошёл во внутреннюю часть монастыря.
Зайдя в свою комнату, не раздеваясь и даже не сняв дорожного халата, я лёг в постель закутался с головой в одеяло и затаился. Подойдя ко мне, настоятель видел, что я не сплю, не решаю какую-то внутреннюю проблему, а просто спрятался в тепле и привычном уюте родной комнаты. Наставник осмотрел меня энергетически и увидел, что я нахожусь под действием сильного лекарства, известного под названием «предсмертный покой». Это редкое снадобье обычно применяется в случае бешенства, когда тело и рассудок вступают в противостояние друг с другом.
Ещё более обеспокоенный, он погрузился в более тщательный поиск внутренних разладов моей натуры и увидел чёрную змею ненависти, свившую гнездо в моём сердце, и плюющую ядом на всё окружающее её. Лекарство усиливало сопротивление тела против действия яда и предохраняло рассудок от вредоносного влияния.
Настоятель работал ночь и следующий день, убирая повреждения, нанесённые разным частям моей натуры, пока, наконец, не почувствовал, что я погрузился в здоровый сон, укрепляющий тело и разум.
Теперь, когда я проснулся и чувствую себя отдохнувшим, учитель предложил пойти на кухню, выпить крепкого отвара кореньев и поговорить.
Мой рассказ занял довольно много времени. Настоятель и братья, сидящие вокруг нас, обсуждали каждый случай, припоминая слухи и события, произошедшие давно, но связанные с только, что услышанными.
Оказывается, отец Ши, военачальник Чжан, известен в Поднебесной, как тонкий ценитель искусства борьбы и славится организацией турнира лучших бойцов Китая. Делает он это не только из любви к искусству, но и потому, что специально обученные писцы подмечают и записывают все интересные техники, демонстрируемые бойцами.
За тридцать лет такой практики Чжан стал обладателем одного из лучших хранилищ стилей и приёмов. Заимствуя лучшее в них, он создал очень эффективный стиль, называемый «стиль танцующей кобры», обширную часть которого, использует в семейной школе, а особо мощные техники знает только сам.
Считаясь непобедимым, Чжан использует эту славу для повышения своего авторитета, как императорского советника и очень ревнив к любым покушениям на свой ореол.
Ходят слухи, что он связан также с кланом наёмных убийц, называемым «бу-гуань-дэ», что значит «невидимки». Зловещий клан, держащий в тайне всё, что касается его существования, ведёт начало от секты даосов- изгнанников, начавших продавать свои услуги тому, кто больше заплатит.
Говорят, что Чжан учился у них и занял высокое место в их иерархии.
Настоятель добавил, что ему кажется, что мой последний соперник является выходцем из клана «невидимок», а потом рассказал, что в своё время он уже сталкивался с этим кланом и даже искалечил их предводителя, но отметил хорошо развитую технику хитростей и коварства.
Мы просидели до глубокой ночи, обмениваясь опытом жизни, и пошли спать только тогда, когда я начал клевать носом в чашку с полуостывшим отваром.
Я с наслаждением окунулся в повседневную атмосферу монастыря, в подготовку к зиме, которая уже извещала о своём приближении холодными дождями. Блёклый свет немощного солнышка, едва успевал заглянуть на террасу, как тут же старался спрятаться за хребтами гор, подобно ослабшему старику, чтобы подольше поспать, укрывшись от дневных хлопот.
Три дня я бродил по закоулкам галерей, опускался в толщу горы по наклонным желобам, ведущим на уровни, неизвестные мне доселе. Наставник посоветовал поискать интересные места уцелевших частей древних очагов жизни, рассказал о своих находках и добавил, что, будучи настоятелем, мне следует очень хорошо знать особенности и неожиданности, скрывающиеся в недрах. «Иногда это может спасти собственную жизнь и жизни доверившиеся тебе».
Я благодарен учителю за поручение мне такого задания, которое является важным в процессе слияния энергии монастыря, храма с моей. Вместе с тем, учитель дал мне возможность быть наедине с собой, обдумать и прочувствовать знания, полученные во время странствия, разгладить морщины и ослабить боль ран.
Попадая в пещеры, сохранившие энергию предков, я подолгу сидел среди остатков следов их жизни, вслушивался в беззвучный шёпот времени, шелестящий надо мной, и всматривался в картины ситуаций, случившихся со мной, всплывающие на поверхность сознания.
По мере ослабления сокрушающего действия, оказанного на меня встречей с Ши, вернулась способность соображать, без внутренних криков и стонов. В оглушающей тишине подземелий, в сопоставлении мгновений собственной жизни с тысячелетиями окружающих, я старался вырвать образ и затереть след рубцов страданий, взорвавших натуру.
Что-то начало сглаживаться, успокаиваться внутри, стали удаляться неприятные и кровавые воспоминания, но, словно ощущая размеры освобождающегося пространства в душе, Ши стала заполнять его всё более яркими воспоминаниями нашего баловства, рассказов, лукавых взглядов и смеха.
Натура не знала, что делать с разрывающим её надвое желанием сейчас же мчаться в проклятый город, ломать и разбрасывать все препятствия, чтобы схватить Ши в объятья, заслонить её своим телом от всех опасностей и унести куда-нибудь далеко-далеко, где никто и никогда нас не найдёт.
Кончилось тем, что вечером я выскочил наружу из подземных переходов и помчался к водопаду, не разбирая дороги. Бросившись под тяжёлые струи ледяной воды, я выпустил на волю яростный крик, разрывающий до этого моё нутро, упал на скользкие камни, гулко вибрирующие от ударов воды, и замолотил по ним кулаками. Мечась и протестуя против несправедливости судьбы, моя натура выбрасывала наружу накопившуюся ярость, скорбь бессилия и ненависть к её вершителям.
Почему за право обрести дорогое чувство – любовь, мы обязательно платим страданиями? Почему глубина её определяет силу мучений? Почему за надежду счастья надо расплачиваться истерзанной жизнью? Кто придумал такой безжалостный закон, расплатой которому становится ненависть?
Кто-то прервал град многочисленных вопросов, возмущающих беснующийся, в невозможности ответить, поток водопада, схватив меня за щиколотки и выдернув из воды.
Конечно, это был учитель, который, не говоря ни слова, обнял меня и встряхнул. Поставив на ноги, всё ещё протестующее тело, он повёл его по тропинке, ведущей к монастырю, не обращая внимания на, продолжающие пузыриться, протесты судьбе.