Мы сидим на кухне, придвинувшись к жару потрескивающих углей, начавших окутывать теплом продрогшее тело и сушить одежду. Внутри меня уже бушует море огня после принятия лекарственной смеси, которую наставник заставил меня проглотить.

Мне стыдно перед учителем за взрыв возмущения, замутивший мне голову, поэтому я сижу, уткнувшись носом и взглядом в пустоту миски. Наставник отвлёкся, чтобы ещё раз помешать угли и положить небольшое полено, и, по-видимому, бросил во вспыхнувший радостными язычками пламени, очаг какую-то смесь трав. Терпкий аромат заполнил помещение и, не смотря на отсутствие дыма, защипало в глазах, носу и даже во рту.

 Сев напротив меня и положив руку на мою правую кисть, безвольно распластавшуюся на столе, он начал говорить. Не обращаясь ко мне, учитель размышлял вслух о неизбежности ударов судьбы, причинении боли и рождении горьких разочарований в душах доверчивых мальчишек.

 - Трудно сказать, что лучше – постепенное разочарование в доброте жизни, когда время от времени судьба стегает тебя безжалостных кнутом, но потом даёт срок, чтобы залечить раны или взросление в иллюзиях до достижения зрелости, но, затем (что совершенно неизбежно), нырнуть в мутную жижу реальности и навсегда отравиться её ядами.

 - В первом случае, отрава проникает в раскрывающуюся натуру и деформирует все её грани. Она становится частью человека, заполняет его демоническую сторону и выпускает её, ненавидящую всё и мстящую всему, на волю.

 - Во втором случае натура формируется только в своей светлой части, с верой в дружбу, любовь, взаимовыручку. Если она сильна и готова к испытаниям, то, покрывшись рубцами шрамов, прячет веру в сокровенную нишу души, оберегая её от случайных ударов. Это - натура воина, ветерана борьбы в невыносимых условиях, когда судьба не даёт никакого выбора или почти никакого. Если же натура отказывается принять условия игры Дао, не выдерживает проверки коварством, подлостью и предательством, её уделом становится или рабство у первой половины или смерть.

 Учитель замолчал, прикрыл глаза и дал волю фейерверку разноцветного энергетического взрыва, выплеснувшегося из его груди, чуть ниже ключиц, и окутавшего меня. Пощипывание, покалывание, до этого сосредоточенное на лице, распространилось ниже, охватив грудную клетку со всех сторон.

- Любовь, влюблённость и желание любить – это три разных состояния натуры.

- Представь себе грудную клетку, как бочонок с заквашенной смесью стеблей бамбука, ягод можжевельника, смородины, ежевики и ещё дюжины разных чувств. Когда он  наполняется до пределов забродившими чувствами, заполняется до краёв продуктами собственных страстей, скрытых часто даже от внимания сознания, натура ищет возможность перелить избыточную часть в другой сосуд.

- Начальная степень брожения чувств, от самых чистых до мерзейших, порождает желание быть любимым, нравиться кому-то, чтобы подмешать свою пену во встречные чувства, в надежде получить сносный напиток.        Чуть отстоявшись и отбросив в осадок самые тяжёлые частицы, молодая брага толкает натуру на поиск объекта внимания – хочется любить, только дайте кого-нибудь. Часто таким объектом становится сам искатель, -учитель хмыкнул и добавил – если он достаточно часто видит перед собой зеркало. Это очень удобно – не надо где-то искать, мучиться сомнениями и страхом быть отвергнутым. У тебя такого шанса не было, поэтому ты проскочил эту фазу, почти не заметив.

 После некоторого колебания он добавил: - Хотя историю с Мифэн можно записать в эту колонку.

 - Продолжая перебраживаться, чувственное зелье достигает достаточной крепости, чтобы начать растворять защиту самолюбия натуры, делать её всё более липкой и клейкой. Хочется к кому-то прильнуть, приклеиться, чтобы найти дополнительную точку опоры потому, что собственное равновесие уже потеряно. Вдобавок ко всему, тело в этом случае согласно скрепить объединение выбросом священного животного элексира, как свидетельства важности события. Это ты чуть было не собрался делать с лунной демоницей, если бы рядом не оказалась некоторая помеха в моём лице.

 Тут я не выдержал, забыл свои переживания и живо запротестовал, но, не получив права голоса, вынужден был произнести возражения только мысленно. Учитель же (наверняка, очень довольный, что выдернул меня из раковины скорби) продолжил рассуждения:

 - Усилиями помехи, твоя целостность была сохранена, животный элексир направлен на переработку в духовный и твоя брага продолжала настаиваться. Теперь все слабые, мимолётные чувства выпали в осадок, отдав ценную часть себя более устойчивым, сильным, сдержанным собратьям.

- Теперь твоя натура не разбрасывалась приглашениями на склейку с какой-то, случайно промелькнувшей в сфере внимания, возможностью. Её бочонок стал укрывать чувственный элексир в глубине, окружённой всё более утолщающимися стенками. Чтобы отворить его, разбить, взорвать, нужно что-то из ряда вон выходящее, например, длительное пребывание наедине с романтической, миловидной, остроумной, понимающей с полувзгляда, разделяющей интересы и чуть-чуть несчастной молодой девицей.

 Учитель часто заморгал невинными глазками, состроил умилительную физиономию, подобно Пике, выпрашивающей спелые ягоды, принесённые из леса, и зачмокал губами, вытянутыми в трубочку.

 Конечно, удар по моим чувствам и любовно вынашиваемым страданиям был жестоким, но одновременно, была очевидна истинность его слов. Я рассмеялся и почувствовал, как с сердца сползает плёнка обжигающей ненависти и растворяется в пламени жизненных сил, бурлящих в теле. В голове стало немного проясняться, возникло робкое желание жить, и появился растущий интерес к словам учителя.

Не обращая ни малейшего внимания на происходящие во мне изменения, учитель продолжил свой анализ:

- Её достаточно продолжительное присутствие рядом, подобно действию огня, охватившего пламенем и жаром, бочку с порохом. Взрыв просто неизбежен, разнося в клочья все благие намерения, увещевания разума и натуры. Толстые стенки бочонка, так успешно защищающие до этого содержимое, разрываются на острые осколки, пронзающие, распарывающие, растерзывающие натуру.

- Вместо уравновешенной, способной использовать знания и опыт, личности на свет появляется обезумевший от боли, ничего не понимающий, дикий зверь, готовый на любые безумства и жертвы, на самоуничтожение.

- Я думаю, именно в этом состоянии ты отстаивал своё право жить в логове лжи и коварства. И им ещё повезло, что ты не удосужился включить на полную мощь Лотос Тай Цзы, иначе, сейчас бы, не было возни приготовлений, доносящейся из их угла.

 На мой вопросительный взгляд, наставник пояснил, что уже четыре дня чувствует всплеск агрессивной активности, направленный к монастырю. Зная манеры Чжана и его окружения, надо ждать визитов нелюбезности с их стороны.

  «Теперь, когда мы обсудили вопрос о причинах твоего недомогания, следует перейти к поиску пути восстановления целостности натуры, - продолжил свои рассуждения наставник.

 Я могу предложить тебе на выбор три варианта излечения любовного недуга.

 Первый предназначен для несчастного, отказывающегося признать своё заболевание и уверяющего, что «оставьте меня в покое, я сам справлюсь с моими проблемами, а вам советую обратить внимание на собственное самочувствие, особенно, на рассудок». Натура, ослепшая от горя, а может и никогда не бывшая зрячей, тупо тычется в раздражённое самодовольство и лягается во все стороны. На двадцать один день его опускают на дно сухого каменного колодца, утром спускают узелок с пищей, а самое главное, утром и вечером лама читает молитвы изгнания демонов из его души, сидя на горловине колодца.

 Второй вариант был подсмотрен мною в странствиях к северному морю и понравился трезвым подходом к проблеме.

 Пострадавший усаживается в центре круга шести разведённых костров, вокруг которого поёт, танцует и бьёт в бубен шаман племени. По окончании этого ритуала, они оба, в компании остальных мужчин племени, съедают жареную тушку виновницы причинённых страданий, запивая молоком молодой оленихи, впервые давшей приплод.

 Для первого варианта у нас есть все необходимые условия: есть сухой колодец, есть узелок с пищей, есть несчастный, поглощённый самобичеванием,  я сыграю роль ламы. Единственное, что не устраивает меня, что требуется позволить тебе прохлаждаться в течение двадцати дней, ничего не делая, валяя дурака, в то время, как над нами сгущаются грозовые тучи.

 Для второго варианта тоже нет только малого – молодой, недавно отелившейся, оленихи…

 Так что придётся довольствоваться более примитивным, не столь экзотическим вариантом, который мы сейчас начнём воплощать в жизнь».

 Никак не реагируя на мой ошарашенный вид, учитель встал, подошёл к печи, ещё раз перемешал угли и подкинул ещё одну щепоть ароматной смеси, вызвавшей новый приступ жжения и покалывания в глазах, носу и рту. Затем он велел мне развернуться лицом к печи и смотреть на угли. Сам зашёл мне за спину и начал выписывать какие-то сложные магические знаки вокруг моей головы и тела, наполняя пространство паутиной энергетических нитей.

 «Я надеюсь, что тебе не понадобится применять подобное действие с выбранным тобой последователем, поэтому не буду засорять твоё сознание ненужным хламом заклинаний. Скажу только, что сначала я воссоздаю контуры только подающего первые признаки существования бочонка твоей любвеобильной натуры. Можно сказать, что мы ныряем в прошлое на четыре года, чтобы встретиться с наивным мечтательным мальчишкой Ланем…

 Подними руки вверх и заведи их за затылок…»

 Наставник взял мои кисти в свои и начал наполнять через них руки, а затем и грудную клетку, серебристым колючим потоком энергии. Это было так неожиданно и приятно, что я захихикал, как от щекотки.

 «Ну, вот первый обнадёживающий знак - ты начал впадать в детство, Лань. Смеёшься, как это делал когда-то, когда Пике ныряла тебе за пазуху, прячась от меня. Уже хороший признак».

 Отстранившись от своего тела энергетическим двойником, я наблюдал, как энергия, заливающая грудную полость, начала проявлять тёмные пластины застывшей энергии, похожие на черепки расколовшегося глиняного кувшина. Она омывала разбросанные в беспорядке осколки и заставляла их плавать в сгущающемся пространстве.

 -Теперь потерпи немного, пока они найдут своё место – донёсся голос наставника.

 Да я и сам увидел уже, что тёмные куски неторопливо закружились вокруг центральной зоны. В разных участках груди стали возникать и затем исчезать режущие боли, затем спазмы, заставляющие меня морщиться и стискивать зубы, когда какая-то пластина находила своё потерянное место. Постепенно, из груды плавающих в беспорядке обломков, образовалась энергетическая конструкция, напоминающая тыкву.

 - Ты можешь опустить руки вниз и завести их за спину, - вывел меня из оцепенения голос наставника. – Теперь займёмся ускоренным во времени пробегом развития любовной ёмкости.

 Он снова взял мои кисти в свои, и энергия стала сочно-зелёной. В руках она стала вращаться по встречным спиралям, чтобы, вылетая в грудную клетку, создать два вертикальных столба-смерча. Вершина смерчей упиралась в мембрану ключиц, а опорой им служили почки, в которых энергия тоже стала вращаться всё быстрее.

 Не понятно, как и почему, но мой двойник, любопытствующий наблюдатель, был втянут в тело, его засосало в пространство между вихрями и начало сдавливать. Все мышцы, органы, нервы стягивала судорога, всё более жёсткая и неумолимо-властная. Тело натянулось, как сухая тростинка, начало вытягиваться вверх и вниз, изо всех пор кожи заструился холодный пот. Мышцы лица стали деформироваться, перекатываться волнами.

 Самое неприятное случилось с глазами, которые вдруг стали вращаться во все стороны, со всё увеличивающейся скоростью. Сначала я мог ещё что-то различать, но когда глазные яблоки стали перемещаться в разных направлениях, независимо друг от друга, это полностью отрезало меня от внешнего мира и потащило в глубины натуры. Я оказался в небольшом пространстве спокойствия, вокруг которого бушевала буря, проявлялись, набухали и лопались какие-то пузыри, трещали растущие кости и ухали молоты пульсирующих сосудов.

 Где-то далеко наружи тело выгнулось в неимоверном, нечеловеческом усилии и огласило ночное спокойствие звериным рыком, затем затряслось во всё более крупной дрожи лихорадки. Некоторое время продолжалось биение тела в энергетическом кольце учителя, сопровождаемое постепенно снижающимся тоном рёва, перешедшего затем в стоны, умирающие в недрах груди…

 Это уже почти стало традицией, но очнулся я в своей постели, когда сзади меня послышался голос самого дорогого мне человека.

- Лань… Лань, мой мальчик, давай выпей этот бульон…

 С трудом приподняв тяжёлую голову, я начал сражаться с непослушным телом, пытаясь перевернуть его на другой бок.

 На мне был одет всё тот же неразлучный спутник – халат, а в правой руке был зажат верный охранник – посох странника…