Тяжёлая скорлупа мрака, навсегда сдавившая то, что осталось от некогда бывшего человеком, немного оживилась, начала вспучивать то там, то сям серые прожилки трещин. Туннели безысходных ситуаций, зловонные болота тупиков отчаяния, вдруг стали отодвигаться, скручиваться в плотные клубки почерневших безжизненных водорослей. Страшные прострелы боли взорвали пространство, когда – то бывшее головой. Спазмы невероятного напряжения сковали мышцы конечностей, нелепо торчащих по сторонам чёрной тучи забытого тела, грозя разорвать их и выплеснуть в черноту клочья страдания, навечно пронизавшего каждое волоконце.
С оглушительным треском рвущейся ткани над головой пленника раздвинулась узкая, испещренная зазубринами трещина, в которой звенела оглушительная синяя пустота бездны.
Два лёгких облачка, в контурах которых было что-то от человеческих очертаний, плыли в синеве, время от времени кружа вокруг невидимой оси, разделяющей их. Несмотря на постоянство их движения, они всё время оставались в зоне внимания наблюдателя, замурованного в глубинах страдающего тела, скрючившегося в позе «ожидания смерти». Странная безмятежность забавляющихся полётом существ была настолько невозможной в пронёсшейся буре боли, продолжающей корёжить черты измождённого лица, что заставила усталое сознание, отвернувшееся от себя, впереться пустотой равнодушия в непонятный танец.
В процессе кружения белые комочки несутся над полем цветущих алыми каплями маков, влетают в устье зелёно- жёлтой спирали гигантской раковины, выскальзывают из другого её конца, исчезают в струях жёлтой жидкости, застывших в положение какого-то символа.
Давно омертвевшее внимание нехотя потянулось вслед за беззаботной парочкой и оказалось в глазах одного из силуэтов, чтобы посмотреть вокруг с его позиции. Впрочем, ни о каких глазах и не могло быть и речи, потому что взгляд мог быть устремлён хоть из какой части облачка. Можно было смотреть сразу во все стороны, не поворачивая… Нечего было поворачивать, ни головы, ни глаз… Зато пропала, сгинула, как по волшебству, страшная боль, выжигающая до этого нутро!
Э, да нутро ведь тоже исчезло!
Эта мысль, мелькнувшая в сознании, не успела даже порадовать его, как оно уже снова оказалось взаперти гулкого купола, разорванного извилистой трещиной. Нахлынувшие со всех сторон боль и отчаяние привычно стиснули завизжавшую от неожиданности беглянку, захлестнули бешеным напором, заставившим померкнуть кусочек белого света в зияющей бреши.
Снова привычно поплыли картины попыток какого-то чудака приручить маленькую серую пичужку, неутомимо чирикающую, беспокойно крутя головой. Она судорожно вцепилась в ивовые прутья клетки, в надежде не упустить момента открытия дверцы. На монотонность однообразия действий мошенника, пытающегося научить птаху воровать украшения богатых матрон, любящих рассматривать драгоценности в лучах солнца, наслаивалось видение старика, продолжающего обход вокруг крепостных стен города, не замечающего дряхлого охранника, честно выполняющего забытый всеми долг.
Где-то недалеко корчилась в родовых муках молодая лисица, забившись под корни давно рухнувшего лесного великана.
Беззаботный пастух горланил во всё горло только что рождённую в горячке бешеной скачки вольную песню, всколыхнувшую душу певца первобытным восторгом и готовую умереть, вылетев на простор бескрайней степи.
Какой-то безумец внимательно всматривался в узор гадательных карт, раскинувших предсказанную ситуацию перед алчным взором. Девушка продолжала ткать серое полотнище, готовая часть которого лежала беспорядочными волнами по другую сторону ткацкого станка.
Привычные видения окружили сознание и настойчиво растаскивали его в разные стороны, требуя к себе большего внимания. В многообразии действий стал проявляться потерянный было ритм, выявилась пульсация времени, толкающая жизнь каждого персонажа к дальнейшему разворачиванию событий.
Всё было бы ничего, если бы боль каждой судьбы не рвала, не кромсала в слепом бешенстве душу или, вернее, жалкий огрызок её, чудом уцелевший в безымянном теле. Страшная, нелепая, бессмысленная боль, взвывающая над оцепеневшей в страхе, ничего не понимающей жизнью, нависшая над скрючившейся в отчаянном спазме желания исчезнуть, душой.
Ярость натиска боли, с наслаждением впившейся в самые чувствительные части натуры, заставила сознание выпрыгнуть через рваную брешь в чьей-то голове наружу, чтобы снова оказаться подхваченным спокойным кружением двух белесых бестелесных существ.
Невероятное ощущение побега от страданий всколыхнуло внимание и заставило его посмотреть в сторону оставленной сзади темницы. Невозможно было уловить какие-либо детали, подробности, только тёмное пятно пульсирующей боли висело над бурым пространством запёкшейся крови, исковерканной судьбы и изломанной жизни, постепенно удаляющейся в безбрежном просторе энергетического мира.
Мягко скользящие рядом друг с другом облачка неожиданно нырнули в глубину кипящей ярко-жёлтой лавы, рассыпающей во все стороны множество синих, фиолетовых и багряных искр. Эти разноцветные осколки приятно покалывали, щекотали тело, в котором случайно оказалось сбежавшее от истязаний сознание. Ещё более непонятной была способность чувствовать происходящее с неизвестно откуда взявшимся телом – облачком.
Сознание с восторгом согласилось с такой возможностью, как с надеждой сбежать от мучений, ожидающих его в прошлом теле.
Выскользнув из объятий клокочущей лавы, продолжающие крутиться друг вокруг друга, облачка резко изменили направление и устремились к огромному шару цвета бронзы, на поверхности которого красовался величественный профиль какой-то хищной птицы. Когда тела подлетели ближе, рельеф взбугрился, отделился от матово поблескивающей поверхности и повернулся к приближающимся пришельцам. Два огромных глаза распахнулись тяжёлыми створками век, гигантский, хищно загнутый клюв раскрылся в немом фиолетовом крике, массивная шея сделала невероятное усилие попытки освободиться из пленившего бронзового пространства. Продолжение усилий головы и шеи позволило угадать неимоверное желание раскрыть крылья, замурованные в глубинах лоснящегося шара.
Не замедляя движения, приближающиеся тела сместились к правому глазу великана и нырнули в его недра. Некоторое время непроницаемая темнота прятала продолжающийся полёт, чтобы затем, словно убедившись в достаточности терпения гостей, распахнуться пространством неясных красок и тусклого, неопределённого света.
В центре этого мира, границы которого прятались где-то совсем рядом в клубах перемещающихся форм, возвышались высоченные ворота из тяжёлого кованого металла, украшенные множеством хитроумных символов и узоров. Матово-чёрная поверхность такой неожиданной преграды излучала сложной сплетение энергетических потоков, заставивших своей плотностью остановить полёт облачных существ.
Безымянное сознание, сбежавшее из тела пыток, обернуло своё внимание на спутника, замершего во внимание и рассматривание возникшей громадины. Было ощущение, что это облачко прибыло в пункт назначения и теперь переводит дух от долгого спирального полёта или пытается избавиться от головокружения, вызванного бесконечным вращением вокруг своего соседа.
- Да у него и головы – то нет! – категорично поправило сознание самого себя. – Как и у тебя, впрочем!
- Будем считать, что место, которое способно смотреть наружу, можно назвать, для удобства, головой, - миролюбиво отозвалась другая его часть. - Чтобы не спутать с другими участками, которыми можно делать что-нибудь другое.
- Ха-ха, - ядовито отозвалась упрямая часть, предпочитающая точность определений, - неужто ты до сих пор не заметила, что можно смотреть через любую зону укрывающего нас тела, а если захотеть, то возможно любоваться на себя самого со стороны, неизвестно как!
Вмешалась какая-то другая часть, решительно сметя из зоны внимания сознания сцепившихся в бесполезной полемике любителей поспорить: - Так, что, уже делать нечего, что - ли? Нам уже всё равно и неважно, что мы уткнулись мордой… а может быть, лицом, в совершенно необъяснимые, но очень впечатляющие ворота? Неужели неохота рассмотреть их поближе? Потрогать? Попробовать на зуб…? Что-то меня, с вашим спором, тоже потянуло на какие-то излишества.
Скользя между извивов энергетических выплесков, производимых системой защиты ворот, облако принялось пробираться всё ближе к преграде. Второе создание, немедля ни мгновения, последовало за ним по лабиринту более спокойных зон, укрытых клубящимися каскадами жёстких, насыщенных разнообразными типами защитного колдовства, потоков.
Большинство участков, нехотя пропускающих пришельцев к заветной цели, обволакивали их своим действием, меняли что-то внутри их, чистили и отсекали какие-то ненужности. Делали они это так лихо, что, оказавшись, в конце концов, рядом с металлической громадой, облачка совершенно растворились, исчезли, оставив вместо себя две лёгкие серые тени, в которых угадывалось какое-то жалкое подобие теней человеческих фигур. Первая, немного покрупней, смахивала на мужскую, вторая, помельче и тоньше, напоминала фигуру девушки.
Ворота, которые только что были захлопнуты, вдруг оказались немного приоткрытыми, обнаружив небольшую щель между створками. Может быть, она была здесь и с самого начала, а возможно, возникла только сейчас, но чтобы предупредить возникновение дискуссии между частями – спорщиками, видимо, не упускающими малейшей возможности, чтобы не затеять ожесточённый спор, решительная часть сознания, не мешкая, поволокла остальные части внутрь.
Узкая, но невероятно высокая нефритовая скала возвышалась в центре сверкающего яркими красками, просторного зала. Форма скалы напоминала падение мощного водопада, закручивающего яростные потоки пенящейся воды, чтобы разбить их вдребезги об, оскаливший клыки острых каменных пик, постамент подножья. В тоже время в ней было что-то от статуи, прячущей в извивах застывших потоков, человеческий силуэт.
В каком-то дальнем уголке сознания, укрывшегося в мужской тени, зашевелилось неведомое воспоминание, утверждающее, что оно уже сталкивалось с этой нефритовой скалой. После некоторых сомнений на поверхность выплыл момент, когда в состоянии медитации обладатель сбежавшего сознания, плывя по реке энергии демонического мира, натолкнулся на высоченный горный пик, возвышающийся посредине энергетического потока. Всплыли даже слова, выкрикиваемые человеком, пытающимся привлечь внимание каменного исполина: - Учитель! Учитель!!! Если это ты, то подай какой-нибудь знак, дай знать, что ты меня слышишь!!!
Настоятель Дэ поднял голову и настороженно прислушался.
В храме царило спокойствие молитвенного состояния. Монахи, погружённые в ритуал общения с божественной частью Дао, продолжали монотонно бормотать или напевать слова священных мантр. Сквозь этот плотный гул слегка пробивались звуки потрескивающих пламенем светильников, жужжание ночных насекомых, летающих высоко под каменными сводами храма.
Голос, напоминающий голос Ланя, выкрикнувший где-то вдали слова «Учитель, Учитель», показался совершенно нереальным и выплывшим на поверхность из расслабившегося сознания во время медитации.
Покрутив головой, прислушавшись, раскрыв покров энергетических щупалец, настоятель привычно окинул вниманием пространство, находящееся под его покровительством, и, не найдя ничего подозрительного, снова углубился в процесс единения с божеством.
Как в прошлый раз, сознание подняло взгляд вверх и устремило туда энергетический крик: - Учитель!!! Я опять нашёл тебя! Даже если ты не мой учитель, дай знак, что ты слышишь эти слова!
Было ощущение, что скала немного всколыхнулась, чтобы опять застыть в неприступном отстранении.
Внимание продолжало искать хоть какие-то мельчайшие свидетельства возникшего контакта, но… ничего…
Вторая тень, наблюдавшая до этого происходящее, вышла чуть вперёд и обратилась к скале: - Я могу спросить тебя о чём-то? Согласен – ли ты поговорить с нами?
Почти немедленно после вопроса гора наклонилась вперёд, оказавшись человеком, сидящем на разукрашенном троне, и прорычала громовым голосом: - Спрашивай!
Хрупкая тень девушки оказалась почти погребённой под громадиной каменного человека, но, нисколько не потеряв присутствия духа, задала следующий вопрос: - Почему у тебя такой угрожающий облик, - чтобы напугать пришедших или отстраниться от их надоедливости?
Великан на мгновение застыл в раздумье, а потом оглушительно расхохотался, одобрительно пришлёпывая лопатой огромной ладони по каменному отрогу своего колена.
«- Ишь ты какая! Одним вопросом ответила на обе части ответа! Ха-ха-ха! Вообще-то я должен был бы ответить что-нибудь вроде: «Я надеялся произвести впечатление величия ситуации встречи ученика со своим учителем! В важнейший момент судьбы не следует скупиться на пышность облика». Но, на самом деле, если ученик наделён умом, то внешняя мишура при такой встрече совершенно излишня».
Громада нефритового великана исчезла, и перед серыми существами появился молодцеватый ухарь в лихо заломленной набекрень шапке – треуголке, сидящий на низенькой табуретке, положив ногу на ногу. Не успели гости попытаться изобразить удивление, как этот образ тоже исчез, чтобы замениться на почтенного старца, задумчиво поглаживающего рукой длинную седую бороду, спадающую до пояса.
« - Если этот вариант вас устроит больше, чем предыдущие, я, пожалуй, задержусь некоторое время в таком виде, хотя, честно сказать, меня просто мутит от показного благолепия и тошнотворной мудрости облика. Но что поделаешь, - старец изобразил сокрушённость, – иногда приходится потакать отсутствию вкуса у собеседника».
Старик замолчал, переводя взгляд с одной тени на другую.
Пауза несколько затянулась и, словно спохватившись, он всплеснул сухими тощими руками:
- Это – ж надо было вас угораздить! Продираться сквозь «смерчи озарения» - это хоть кого обдерёт до нитки! Давайте-ка я вас немного восстановлю.
Сделав стремительный жест обволакивания гостей, хозяин быстро заскользил в сторону, где немедленно появилась дверь, ведущая в соседний зал. Пришельцы обнаружили, что они следуют за ним, влекомые какой-то невидимой силой.
Пространство нового зала было уставлено большими продолговатыми стеклянными ящиками, в которых плавали лотосы разных цветов и размеров.
Пройдя вглубь помещения, залитого теплом и мягким светом невидимого светила, старец остановился возле одного стеклянного сосуда, в котором плавали два довольно чахлых цветка.
« - Ну, конечно, ваши судьбы немилосердно формируются или, скорее, де-формируются, в надежде создать что-нибудь не очень уродливое и, одновременно, удобоваримое! И никому нет дела по - поводу того, а выдержите ли вы такую экзекуцию или нет! Подумаешь, придётся ещё раз повторить тот - же жизненный путь! Подумаешь, эти крошечные земные ростки страдают, мучаются в поисках и сомнениях!»
Закончив пламенную тираду искреннего возмущения, старик повернулся лицом к ничего не понимающим, слушателям и, мягко улыбнувшись, объяснил:
« - Сейчас вы не в том состояние, чтобы что-либо понять, поэтому я вас помещу в питательный раствор, где вы отдохнёте и наберётесь сил. Когда же это произойдёт, мы можем продолжить нашу многообещающую встречу».
Взяв двумя крючковатыми пальцами мужскую тень за шкирку, он посадил её на один, из колыхающихся в мутно-синем растворе, лотос и задержался на мгновение, наблюдая, как человеческий силуэт растворяется в красках белоснежных лепестков. Затем, вздохнув, он сделал то же с девичьей тенью, вложив её в соседний, светло-жёлтый цветок, направил руки на этот сосуд. Жидкость взбурлила, стала менять краски и плотность, мягко покачивая лотосы на своей поверхности, и вокруг них стали клубиться разноцветные облака паров…
Наступила ночь, холодным покровом уходящей зимы укутав мечтающие проснуться растения. Чистое иссиня-чёрное небо ледяными искрами звёзд обжигало мир, мечтающий о весне, о новом периоде гонки жизни, об освобождении пружины роста и расцвета каждого земного создания.
Настоятель вышел на террасу, закончив разговор с тремя братьями, которые с утра отправятся в одну из деревень, укрытых в крошечных долинах – ущельях по соседству с монастырём. Как уже повелось, монахи предлагают свою помощь сельчанам в трудных сельских работах на склонах гор, на узких полосках земли, удерживаемых грядами камней. Особенно охотно их приглашают на строительство земляных террас, где очень нужна мужская сила при выворачивании, таскании и укладке каменных барьеров. В качестве оплаты за такое усилие монахов, после сбора урожая крестьяне делятся с монастырём зерном, овощами и одеждой.
Ночной холод подстегнул усталое тело настоятеля, заставил напрячь мышцы и пропустить поток энергии сверху вниз. Пришла мысль, что последнее время всё как-то не удаётся всерьёз заняться боевой практикой, так необходимой для поддержания активности во всех частях тела. Сразу чувствуется какая-то рыхлость, застой жидкостей в тканях, нежелание рук и ног пружинить, наполнять силой свои движения.
Настоятель с тоской вспомнил чудесное время, когда рядом с ним всегда был неугомонный мальчишка, заставляющий его забыть свой возраст, требующий показать всё новые упражнения и энергетические техники.
Вспомнилось время полётов Ланя в слиянии с телом сокола, его ошарашенные глаза всякий раз по возвращению из такого странствия. Хочется вернуть присутствие друга, ставшего почти сыном, верного последователя в познании сокровенных тайн Дао.
Когда же закончится это страшное испытание Ланя?
Так хочется снова увидеть его ясные пытливые глаза, услышать голос, задающий очередной каверзный вопрос, помериться силой (хотя, теперь, это не помериться силой, а, скорее найти какую-нибудь новую хитрость и уловку, чтобы избежать железной хватки, молниеносных ударов и предвосхитить неожиданность его перемещений).
Сознание настоятеля оказалось захваченным мощной волной воспоминаний, захвативших его врасплох теперь, когда ещё и Мифэн начала настойчиво бередить наболевшую рану.
Наверняка, уже с первыми лучами утреннего солнца она уже будет у подножья горы кричать, требуя спустить ей лестницу.
Настоятель улыбнулся при воспоминании о взбалмошной девчонке, взбудоражившей мерный уклад жизни монастыря и вынудившей - таки старого хитреца раскрыть тайну затворничества Ланя и Ляо.
По привычке, думая о ком-то, настоятель протягивал энергетический луч, касающийся того, о ком шли размышления. Вот и теперь он выпустил щупалец, чтобы поделиться с Мифэн и её родственниками энергией и жизненными силами. Наполнив домик в деревне восстанавливающим спектром энергии, Дэ сконцентрировал шарики энергии в теле каждого спящего и затем остановился в недоумении.
Вроде всё на месте, вот только проказница Мифэн куда-то исчезла.
Пропустив очередную волну энергии, настоятель более внимательно просмотрел всё пространство дома и его окрестностей, но результат был прежний…
- Неужто она не смогла уснуть и направилась уже сейчас к монастырю? Впрочем, что это ты городишь, старый глупец! Наверняка она и не уходила никуда из монастыря, что совершенно естественно для такой упрямицы, и теперь она где-то в галереях, неподалёку от зала затворников.
Настоятель даже фыркнул от возмущения при мысли о собственной легкомысленности, с которой он оставил Мифэн у подъёмника вечером, чтобы удалиться на вечернюю молитву.
Разумеется, она никуда и не пошла, иначе, это была бы не Мифэн! Упрямица опрометью бросилась в монастырь, и теперь нарушает уединение Ланя разговорами, увещеваниями и прочими девчачьими глупостями!
Ну, погоди!