Самые близкие мне люди продолжали удаляться в собственную жизнь, проявляя новые черты натуры, незнакомые доселе. Они становились всё более целостными, проявляющими смысл своей жизни и сплавляющими вокруг её оси необходимые признаки неуязвимости. Воплощая себя, они отдалялись от наших общих надежд, стремлений и я чувствовал пустоту одиночества, плетущую пояс отчуждённости вокруг меня.

 Обыденность забот монастыря добавила свою отраву монотонности в уклад моей жизни и сравняла связки дней в ожерелье одинаковых бусинок каждодневных ритуалов молитв, проблем и стремлений.

 Пролетело или проползло шесть лет со времени освобождения моего разума от божественного насилия, шесть лет нарастающего одиночества, в осознании неизбежности обрастания чешуёй рутины, скуки и отрезвления натуры от опьянения надеждами молодости.

 Наставник Дэ почти закончил сборы важной, на его взгляд, информации и теперь всё чаще остаётся в монастыре, медитируя на обретении целостности, беседуя со мной или купаясь в бурлящей энергии Лотоса Тай Цзы, закутавшись в сферу лепестков.

 Он говорит, что наконец-то обрёл покой и целостный взгляд на свою беспутную жизнь. Поэтому ещё немного и ему откроется понимание смысла существования на земле. Тогда уже можно будет уходить…

 Но мне это кажется совсем неправильным – понять, чтобы уйти!

 Именно с момента понимания и следует погрузиться по-настоящему в жизнь, чтобы использовать истинное знание её следования и следования ей!

 На мои страстные речи, убеждающие изменить подход и остаться с нами ещё на несколько переходов, ведь мы его любим и будем счастливы следовать его советам нашего развития, он тихонько смеётся, треплет меня по голове и говорит, что, оставшись, он внесёт помехи в уложенную натуру и обесценит своё прошлое. Дао ждёт его жертвоприношения и служения на другом уровне существования.

 Я не могу удержаться от горестного вздоха, учитель – от краткой паузы внутреннего созерцания и на этом разговор обычно заканчивается.

 По-моему, решение наставника и, особенно, собранное знание только отяжелили его жизнь и сильно состарили тело. Теперь он иногда даже не отказывается от возможности передвигаться по монастырю, опёршись на плечо одного из братьев, бормоча что-то вслух или беседуя ни о чём. А уж о каких-то проблемах жизни монастыря он и слушать не хочет, отмахивается, жалуется на ломоту в суставах или боли в пояснице, хотя сам прекрасно знает средства от таких недугов.

 Другими словами, он твёрдо решил закончить подготовку и отказывается замедлить её течение!

 Ну, как тут можно остаться равнодушным и не расстраиваться от мысли скорого расставания!

  Естественно, я напряжён и взвинчен! И если находится повод, то попавшим мне под руку приходится несладко. Оценивая, таким образом, своё поведение, могу сказать, что особенно достаётся верному Ляо, тренируясь с которым я невольно выбрасываю наружу несогласие с жестокостью и несправедливостью мира, измочаливая его и себя. Нередко в страсти поединка он может рухнуть без сознания, не выдержав числа и силы ударов, а потом я занимаюсь его восстановлением, леча и объясняя ему премудрости траволечения.

 В общем, жизнь делает всё, чтобы я огрубел, очерствел и, наконец-то, повзрослел…

 В занятиях с небесным учителем я тоже делаю некоторые успехи в развеивании юношеских мечтаний, мастером которых всегда являлся. Посвятив достаточно времени, чтобы понять, оценить и начать менять паутины ситуаций, мы, затем, переместили внимание на «выкорчёвывание» слабостей натуры, заложенных людьми и их завистью.

 Мне это совсем не понравилось, когда небесный учитель принялся выявлять внутри меня какие-то крючья, занозы, шипы, возвращающиеся потом к знакомым людям. Особенно сильно меня покоробило и возмутило заявление, что нет ни единого существа на земле, искренне желающего мне только добра.

 В негодовании я вскричал, что наставник Дэ является мне ближе, чем отцом, брат Ляо – искренен, как брат!

 Небесный циник, посмеиваясь, объяснил, что люди, не отличаясь особо от других живых земных тварей, способны не причинять вреда, даже беречь и защищать других существ, но только когда это им выгодно. Чем более полезным я являюсь для кого-то другого, тем меньше грязи тот плещет в мою сторону и тем чаще, при случае (а на Земле таких случаев предостаточно!), может попытаться удержаться от желания навредить мне. И добавил с преувеличенным сожалением, что даже в этом случае истинная натура человека, в обход внимания рассудка, стремится незаметно навредить даже самому дорогому сородичу. Невзирая на мудрые призывы «не плевать в колодец, из которого пьёшь воду», «не рубить сук, на котором сидишь», «не дёргать встреченного тигра за усы» и «поделиться лепёшкой с путником в дальней дороге, тогда и путь легче будет», двуногие умники только и делают, что ставят подножки окружающим. А если у тех чуть больше ног, чем две, то, нисколько не обескураживаясь, люди ставят им палки в колёса.

 Он довольно рассмеялся собственной шутке, но меня она погрузила в тяжёлые размышления.

 Неужто, человек так испорчен?

 Неужели мы способны только на зло, пакости и гадости?

 Я стал вспоминать свою жизнь, ища подтверждения или опровержения сказанному небесным учителем, и застыл в замешательстве потому, что отказался признать правдой возможность причинения мне вреда близкими людьми.

 Видящий меня насквозь, «разоблачитель человеческой сути» довольно рассмеялся и добавил, сея ещё больше сомнений в уже смятённой душе, что сейчас, когда мой земной учитель готовится присоединиться к когорте истинных носителей Знания, он способен честно ответить на мои вопросы. «Если же тебе захочется взглянуть на истинную натуру твоего воспитателя, спроси его ещё, сколько раз, за время пребывания на Земле, ему пришлось предать истинных друзей. Он не ожидает такого вопроса от тебя и вряд ли сумеет скрыть свою сокровенную часть. У тебя будет достаточно времени, чтобы полюбоваться на почитаемого настоятеля, скинувшего маски. После этого можешь передать ему благодарность от меня за сохранение твоей натуры».

 Ух, как я разозлился на него за такой пренебрежительный тон, за оскорбительные слова и ядовитый смысл фразы, отравляющий суть всего моего существования!

  Я кричал о несогласии делать что-либо, подвергающее сомнению действия наставника, о желании сохранить чистоту мира хотя - бы в моём понимании, о нежелании знать глубину мерзости человеческого или любого другого общества земных существ.

 « Более разумно было бы выразить твоё возмущение в полный голос, а не раздуваться энергетически до опасного предела, за которым твоё протестующее содержимое рискует взорваться, - вмешался в моё несогласие голос, отрешённо констатирующий течение процесса. – То, что мы обсудили сегодня, ещё не самое неприятное, что предстоит тебе познать в этой жизни».

 Продолжая внутренне возмущаться какой-то своей частью, другой половиной её я навострил уши, с тревогой ожидая продолжения фразы. Что ещё более несправедливое и болезненное может ожидать меня впереди?

-         Я тоже задаю себе иногда всплывающий из грязи этого мира вопрос: « Что может быть настолько привлекательным в этом отвратительном мире, чтобы заставить кого-то возвращаться сюда?» и не нахожу достойного ответа.

 И, после некоторого молчания, размышляя:

-         Возможно, и я стараюсь всеми своими поступками только отомстить вашему миру за его несправедливость… Стараюсь переполнить чашу его терпимости… или даже расколоть её какой-нибудь наиболее изощрённой выходкой… Но пока, к сожалению, это мне не удалось…

 Голос приобрёл прежнюю насмешливость:

-         Конечно, тебе вовсе не обязательно домогаться к настоятелю с колючими вопросами, более важно для нас с тобой, что теперь осознание особенности земного мира отпечаталось в глубине твоей натуры. А то, до этого, обидно было смотреть на её сверхусилия  удержать веру в какие-то идеалы, несмотря на бесцеремонность издевательств судьбы над тобой.

 Я ошарашено взирал на себя где-то внутри, обнаруживая что-то негодующе мятущееся вдруг смягчающимся, начинающим понимать бесполезность протестующих действий и призывов.

 Дорога жизни, пройденная мною, развернулась длинной полосой, на которой проявились нагромождения трудностей и проблем, перемежающиеся с озерцами спокойствия и удовольствий. Трудно было не признать, что горные гряды вздымались повсюду, а лужицы отдыха обнаруживались с большим трудом.

-         Ну вот, и здесь та же нелепость, - проворчал всё тот же голос. – Даже чтобы найти что-то прожитое приятно, приходится попотеть! Видишь! Не жизнь, а полоса препятствий, созданная для горного барана!..

 И, немного помолчав: «каковым ты и являешься…»

И, вдруг, трогательное: «Извини…» и, словно спеша затереть проявленную слабость, строгим тоном: «Советую сейчас побродить по пространствам других миров, используя возможности твоего приятеля (это он так о Лотосе Тай Цзы), обращая внимание на отношения между жильцами каждого из них»…

 Выбравшись на простор предутреннего мрака террасы после ночных странствий по жизням разных странных существ, я с наслаждением подставил усталое тело и сознание холодным струям зимнего ветра, мчащегося в расщелинах горных трещин, свирепо насвистывая заунывные разбойничьи песни.

 Стоя на клочке каменной поверхности, милостиво выделенном людям горными богами для их существования, но всё ещё будучи окружённым множеством чужеземных образов, почему-то нашедших более справедливые возможности жизни, по какому-то праву не обязанных изощряться в коварстве поиска способов уничтожения себе подобных, я вдруг остро почувствовал мир общей вражды и ненависти, приютивший меня и позволивший мне подвергнуться пыткам, страданиям, разрушениям, безумиям.

 Кажется, я заблудился в потёмках жизни и вынырнул здесь по ошибке, фатальному просчёту выбора пути. Захотелось, не мешкая, погрузиться в небытие, чтобы обнаружить более приемлемый мир, более приветливый, ясный.

 Хаотические нагромождения злых клыков горных отрогов, жестокие крючья энергетического присутствия живых существ, почему-то живых ещё в безжалостной мясорубке взаимного уничтожения, ненужность моих усилий выжить здесь, никчемность моей службы монастырю, дружбе, товариществу, взаимовыручке…

 Зачем я здесь?..

  За что расплачиваюсь такой дорогой ценой?!..

 Передо мною разверзлась бездонная пропасть полного крушения жизни, крушения всех идеалов, обнаружения предательства и подлости мира!

 Не хочу оставаться здесь ни на мгновение!

 Невыносимо чувствовать прикосновение времени, которое тоже подло здесь!

 Невыносимо чувствовать боль всех ран, нанесённых жизнью, кричащих своей нетерпимостью!

 Невыносимо осознавать предательство самой жизни, обман её обещаний, завлечение иллюзиями и растоптанность надежд!..

 В вихре образов стала узнаваемой фигурка одинокой, загнанной отчаянием женщины, бережно прижимающей к груди тельце беспомощного младенца, преследуемой безжалостной стаей хищников. Мир встаёт равнодушной стеной вокруг неё, чтобы присутствовать при заключительной сцене гибели несчастной…

  На только что опустевшем месте появилась плачущая Ши, обессилено протягивающая руки ко мне с мольбой о спасении. Подкашивающиеся ноги отказываются держать её тело и, падая, она погружается в вязкую почву смерти. Огромные глаза, наполненные  слезами страданий, зовут меня на помощь, плещут ко мне свою любовь, бессилие, протест, непоправимость…

 Чёрная бездна пропасти взметнулась стеной передо мною, оскалила в злобном хохоте сверкающие холодным блеском клыки заготовленных пыток, и, впившись в моё сознание, смяв натуру, разорвав душу, потащила куда-то вниз, далеко от мирских забот…

 Моё тело, чувствуя неотвратимость потери, рванулось вдогонку за ускользающими частями Ланя, взвилось в безуспешном усилие настигнуть своё право жить и ринулось со скользкого края террасы вниз, в бездну ущелья…

                                           

                                              …………………

 

 Вязкий уют беспредельной темноты слегка вздрогнул при вторжении непрошенных визитёров, бесцеремонно раздвигающих мглу в своём устремлении куда-то. Три шарика огня, мерцающих в разных ритмах и цвете, толчками прорывались сквозь вечный мрак, величественно не замечающий присутствия чужаков. Поочерёдно, то один, то другой из них вырывался немного вперёд, чтобы замереть в вязкости безликого пространства, вслушиваясь в реакцию чужеродной среды, пропустить вперёд своих спутников и заспешить следом, чтобы не потерять их движение и не остаться одному в негостеприимном равнодушии окружения.

 Этот ритуал продолжается бесконечно долго, безразлично долго, бессмысленно долго, бесцельно, безмолвно, безутешно…

 Три энергетических путника, забрёдших по воле трагического случая в промежуточный мир изменений лихорадки жизни на летаргию перехода к неодушевлённости, чувствовали себя очень неуютно и растерянно. Их личное время, небесконечное для каждого живого существа, начало иссякать, всё - более затрудняя им пребывание здесь. Огонь жизни их шариков начал менять цвет на более блёклые оттенки и, хотя почти сразу - же вспыхивал с новой силой или скорее, яростью отчаяния, но всё быстрее терял активность света.

 Вот один из них, мигнув последний раз, не нашёл в себе силы противостоять толще окружающего мрака и исчез, растворившись бесследно. Два других ещё некоторое время упрямо продолжали свой поиск чего-то, но всё же один из них также был вынужден сдаться. Последний, пометавшись немного, остановился и, вспыхнув протестом, пропал в свою очередь…

 Священный зал Лотоса Тай Цзы, замурованный в недрах горы, сверкал красками разноцветия языков пламени, ручейками текущих в канавках узоров, высеченных в каменном полу и стенах. Более лёгкие змейки пламени вспыхивали и пропадали, рождая и стирая витиеватость старинных иероглифов древнего письма на плитах стен каменных свитков. Диковинные чудовища статуй, застывших в причудливых позах вокруг центральной зоны, охраняли магическое пространство громадного цветка, раскрывшего огненные лепестки.

 Бушевание яростной мощи энергии наполняло, взрывало, терзало недра горы, заставляя её содрогаться, потрясая стены храма и монахов, омертвевших от страха, но продолжающих молитвенные ритуалы, требуемые создавшейся ситуацией.

 Монастырь постигла беда, поставившая под угрозу всё его существование!

 Погиб его настоятель, сброшенный минувшей ночью в пропасть неизвестными силами и теперь безуспешно разыскиваемый почтенным настоятелем Дэ!

 Бездыханное тело было найдено в сугробах снега, наметённых у подножья горы, поднято в монастырь и теперь покоилось на циновках ритуального квадрата, срочно сооружённого перед алтарём храма.

 Леденящая неизвестность исхода существования монастыря, нелепая трагедия потери всеми любимого настоятеля, тревожная суматоха и последующая, судорожная, пляска смерти всей громады священной горы заставили небольшую горстку людей слиться в единый комок мужества отчаяния и готовности до конца выполнить свой долг перед судьбой…

 В фонтанах лихорадочных выплесков огня лепестков лотоса в недрах горы вырисовалась прозрачная фигура энергетического тела человека, сидящего в медитативной позе. Воплощая собой внутреннюю концентрацию сознания на решении сложной задачи, фигура никак не реагировала на внезапное успокоение пламени, вдруг прижавшегося к земле и отстранившегося к стенам зала. Подобно свирепому тигру, хозяйничавшему в овечьем загоне, чувствуя свою власть и могущество, вдруг обнаружившему приближение исполинского слона, властелина джунглей, с неохотой и внутренним сопротивлением уступающему территорию и право распоряжаться, буйство огня укрылось за спинами молчаливых статуй, застывших в воинственных позах.

 Возник второй энергетический силуэт, занявший место в центральной монаде, напротив неподвижной фигуры, застывшей в медитативной прострации.

 Почти сразу между ними поплыли струи энергетического обмена мыслями и образами.

 «- След продолжает остывать слишком быстро. Ещё немного и нам просто не удастся зацепиться за его нить. Надо предпринять что-то более эффективное, чем блуждание в бесконечности переходного слоя. Мальчишка выплеснул своё отчаяние и удаляется слишком быстро».

 «- У меня осталось не слишком много сил на решение серьёзных проблем на уровне моего бренного тела после того, как я почти свернул свою жизнь в свиток памяти. Даже удержаться в энергетическом облике было бы трудно, если бы это не происходило бы в источнике твоего Лотоса. К несчастью, я чувствую себя очень слабым. Ты видел, что меня хватило не надолго при погружение в переходный мир».

 «- Конечно, твоё рвение подготовки почётного выхода в ранг Учителей иссушило жизненные силы, но также иссушило твоё внимание и заботу к твоему воспитаннику! Погубили мальчишку! Отравили жизнь и надежды в по-детски чистой и невинной натуре! Я же предупреждал тебя, что влияние небесного проходимца не доведёт до добра! Пытался раскрыть твои глаза! Но ты был по уши погружён в процесс возведения себя до ранга святош! Вот и результат – не выдержал Лань, увидел правду о мире, в котором ему предстояло жить, и предпочёл уйти!»

 «- Давай отложим этот тяжёлый разговор на потом и попробуем найти решение проблемы возврата Ланя  в жизнь!»

 «- Ты видел, что даже его дракон потерял след после отделения души от натуры и остался умирать рядом с брошенной частью? Кто ещё может быть ближе Ланю, чем его союзник? Как мы можем обнаружить оставшиеся частицы того, кто ещё вчера назывался Ланем, если составляющее их выходит за пределы возможностей нашего резонанса? Его просто нет для нас, как не было тебя для него последние несколько лет, как не было вас обоих для меня во время ваших поисков уничтожить вашу нормальную жизнь! Мы потеряли друг друга уже довольно давно, и нарастающая чуждость встаёт непроницаемой преградой между нами! Я совершенно не уверен, что мне удастся обнаружить тебя после того, что ты натворил с собой!»

 «- Да угомонись же ты со своими нравоучениями!!! Сохрани их на момент, когда мы исправим эту непростительную ошибку! Потом я выслушаю и приму всю связку упрёков и замечаний с твоей стороны, да ещё и спасибо скажу! Сейчас нужно что-то делать и срочно!..»

 Пространство между собеседниками очистилось и языки пламени, приняв это, как разрешение возобновить своё беснование, окружили и накрыли фигуры, наполняя их силой, очищая от энергетической грязи и усталости.

 Лотос Тай Цзы прервал молчание и отбросив этим заботу священной энергии о себе:

 «- Остаётся только признать наше бессилие и тогда попросить помощи у… - он сделал многозначительную паузу, видимо, ожидая возражений, которых не последовало, и закончил – твоей матери и у властелина драконов. Теперь только они способны видеть след не растаявших частиц мальчугана».

 «- Я иду к первой, а ты – ко второму!» - выплеснулось навстречу и обе фигуры дружно пропали…

 Содрогания горы становились всё глуше, уходя в недра земли, но удаление не только не ослабило отчаяние монахов, но провозгласило этим ещё большую покинутость храма защитой и священной охраной.

 Продолжая совершение ритуала поддержки почтенного настоятеля, монахи с тревогой прислушивались к странным ощущениям, возникающим внутри. За годы пребывания в монастыре они привыкли к защищающему присутствию или настоятеля Дэ или настоятеля Ланя. Рядом всегда был один из них или оба, руководя действиями общины, давая мудрые советы и наполняя монастырское пространство энергетической силой.

 Теперь, впервые случилось так, что безжизненное тело настоятеля Ланя лежало перед ними в странном величие ореола смерти. Несмотря на тепло внутри храма, лицо, шея, кисти рук отливали холодной синевой. Тело, мощное и огромное в жизни, раскинулось на щите магического квадрата, став ещё более внушительным. Оцепенелость, неподвижность обрели смысл отстранённого величия, отрешённости и сверхестественного значения, когда, вдруг, тело отделилось от поверхности, разделённой на девять больших ячеек, и застыло, чуть вибрируя, на расстояние ширины ладони, над нею.

 Медленно, почти незаметно, оно стало поворачиваться, словно лёжа на невидимом колесе, и совершило почти пол-оборота прежде, чем замерло и стало подниматься выше.

 Забыв про песнопения, застыв в ужасе перед происходящим, монахи поднимали глаза, следуя за движением парящего тела, продолжающего сохранять горизонтальное положение и оцепенелость смерти.

 Вот оно уже достигло высоты головы самой высокой статуи храма, Гуа Нинь, стоящей в углу, справа за алтарём. Опять остановившись, оно стало разводить в стороны руки, доселе сложенные на груди, пока не раскинуло их в стороны, словно обнимая простор неба, скрытого высокими сводами храма.

 Снова всё замерло, даже время и жизнь остановили своё движение. Воздух оцепенел и напрягся, превратив на время тела монахов в живые статуи, но вот время безвремения истекло, запустив в них струйки жизни, и из оживших, вдруг, лёгких  людей вырвался общий выдох, прозвучавший, как шум порыва ветра, ворвавшегося в храм.

 Лежащее в воздухе тело плавно опустилось на поверхность траурного квадрата, только изменив направление своего положения и сохраняя раскрытыми руки. Затрепетав, словно налетел очередной порыв ветра, языки пламени факелов и светильников всколыхнулись и внезапно погасли.

 Проявился полумрак зимнего полудня, обычный для повседневной жизни монахов, но тревожный в данной обстановке.

  Покинутость, безжизненность, леденящее одиночество обрушились с ещё большей беспощадностью на сердца несчастных монахов и вырвали из них общий взрыв скорбных стенаний и плачей.

 Сбившись в тесную кучку умудрённые жизнью, невзгодами, люди, надеющиеся укрыться от жестокости мира в обители спокойствия, громко рыдали, оплакивая ещё одну потерю, жёстко ранящую их судьбы…

 …Маленькая звездочка исчезающего существования плыла в неизвестность, понемногу теряя свою плоть памяти, опыта, надежд, всего того, чем обрастает каждое существо в процессе иллюзии жизни.

 Всё тяжёлое, неприятное, болезненное было потеряно давным-давно, освободив её от страданий. Затем истаяли нити связей с телом, брошенным где-то сзади, как пустая раковина. После этого исчезло любое желание, любая мысль, любое свидетельство привязи к чему-либо.

 Настоящая свобода!

 Слияние нигде с ничем и незачем!

 Остался только странный звук, невозможный для воспроизведения и никому не нужный, плывущий в чём-то никаком и не имеющий имени. Покачиваясь на, только ему ощутимых, волнах, он звучал себе и в себе…