Учитель стоял надо мной и с хрустом растирал мои уши. Я с трудом приподнял невероятно тяжёлые веки, пытаясь сообразить, где нахожусь, как оказался в этой душной комнате и почему бескрайний мрачный мир вдруг так сжался до размеров небольшой пещеры.

 - Путешествие закончено. Хватит валяться на холодных камнях и дрыгать ногами. Пойдём. В своей постели ты сможешь лучше отдохнуть.

 С этими словами учитель помог мне встать на всё ещё подгибающиеся ноги.

 Я ошалело огляделся вокруг, всё же не очень понимая смысл сказанного, но слово «постель» произвело своё магическое действие и вот, напрягая волю и тело, я пытаюсь сохранить равновесие.

 Связка фитилей изрядно сократилась. Это значит, что прошло достаточно много времени, как я валялся на холодном каменном полу, задыхаясь от сумасшедшей гонки в чужом мире.

 Медленно, с трудом переставляя непослушные ноги, мы отправились в обратный путь и достаточно быстро (если только я не задремал по дороге) оказались у моей комнаты.

 Не теряя времени на какие-то формальности, я нырнул в родное логово, зарылся с головой в одеяло, обнял деревянный брус изголовья и провалился в темную глубину лихорадочного сна.

 Проспав весь день и большую часть ночи, я проснулся отдохнувший, вибрирующий от активности и ужасно голодный. Как обычно в таких случаях, на ощупь я побрёл в сторону кухни, где всегда можно найти, чем успокоить остервеневшего зверя, грызущего мои внутренности. Дорогу я знал прекрасно, не один десяток раз совершая подобный ночной набег, поэтому путь преодолел, даже не обратив на это внимания.

 Направившись сразу в нишу, где обычно хранился остаток вечерней пищи, я обнаружил большой котёл с солидной порцией риса с овощами и набросился на него. Живот завопил от восторга, сжавшись в голодном спазме. Рот заполнился слюной. Челюсти заработали с ожесточением, но не успевали прожевать что-нибудь, потому-что куски пищи проскакивали рот, как ненужную часть процесса и напрямую падали в желудок.

 Но, вдруг, к моему чавканию добавился другой неожиданный звук. Как будто кто-то бросил мокрую тряпку на пол террасы, рядом с выходом кухни. Я насторожился, ровно на столько, чтобы позволить куску, который был во рту, догнать остальных и добавить ощущение приятной тяжести в животе.

 Было тихо, впрочем, где-то в лесу закричала ночная птица, которой ответило, начавшее вдруг сгущаться, окружающее молчание. Я опустил голову, готовый продолжить набивать брюхо, но замер, потому что звук падающей тряпки повторился.

 Весь обратившись в слух, я пытался услышать ещё что-нибудь, могущее помочь мне распознать причину этих странных шлепков.

 Наружи было темно. В дверной проём не проникал ни свет луны, ни мельтешение звёзд. На кухне было ещё темней, значит, меня не возможно было различить на фоне тёмных предметов и стен. Стараясь превратиться в часть кухонного интерьера, перестав дышать и застыв на месте, я, вдруг, с досадой услышал удовлетворённое ворчание моего живота, достаточно громкое, чтобы оповестить весь спящий мир, что я здесь. Такой звук тоже трудно идентифицировать, поэтому я стал себя утешать, что непонятные шумы не будут связывать с моим присутствием. Словно услышав эту мысль и приняв её за разрешение продолжить начатую песню, а, может быть и за заслуженное одобрение с моей стороны, живот принялся пищать, постанывать и взбулькивать на все лады. Наверное, даже спящие монахи могли оценить его вокальное мастерство, настолько оглушительно громким оно показалось мне. В довершение к этому, у меня по спине пробежала дрожь, заставившая руки дёрнуться и сбить на пол одну из чайных чашек. Проклиная свою неуклюжесть и тупость, я обнаружил, что, проснувшись, а, вернее, встав, не проснувшись, я забыл надеть тёплую куртку и теперь сижу почти голый на морозном воздухе в холодной стылой кухне и дрожу. А наружи что-то или кто-то стоит у дверного проёма и всматривается внутрь. Теперь у меня окрепла внутренняя уверенность, что это что-то враждебно мне и оно ищет меня. От этого осознания, лишившего меня последних капель надежды на благоприятный исход ситуации с ловушкой на кухне, моё тело забила ещё более крупная дрожь и, естественно, зубы начали выбивать противную дробь страха.

 Ища выход из такого положения, я представил, как промчусь в свою комнату мимо угрожающего нечто и спрячусь с головой в постели. Затем вообразил себя сидящим на кухне до рассвета, посиневшим окончательно, с инеем на веках, на губах и с сосульками под носом. Когда оба варианта были отметены, в связи с непредсказуемостью исхода, Я представил себя храбро выходящим из кухни, чтобы встретиться лицом к лицу с опасностью.

 Мой лихорадочный поиск выхода из ситуации был прерван тихим смешком и последующими словами, произнесёнными доверительным тоном:

 -Ты боишься. Я чувствую твой страх, переполняющий уже пространство этой вонючей норы, в которую ты забился. Я слышу, как ты трясёшься и ощущаю панику в твоих мыслях. Ты ещё более слаб, чем я предполагал и чем мне рассказывали. Жаль, что я не вижу тебя, но ты уже мне противен. Когда мы встретимся следующий раз – это будет твой последний момент жизни, который ты проживёшь, вернее, продрожишь в таком же страхе, как сейчас.

 Последовала долгая пауза, а затем опять кто-то бросил мокрую тряпку на пол.

 За это время я успел нащупать на столе какой-то, достаточно тяжёлый предмет, чтобы запустить его в обладателя этого насмешливого голоса, если он рискнёт сунуться внутрь.

 Переварив в достаточной степени слова, брошенные в кухню и продолжающие вибрировать в моём уязвлённом самолюбие, я двинулся к выходу, подталкивая себя сзади, как узника к месту казни.

 Наружи уже начал сереть рассвет и можно было различить общие контуры предметов. Я настороженно бросил взгляд в одну и другую сторону, подойдя к двери, но ничего не обнаружил. Собрав последние крохи своего раздражения,  вышел наружу, ожидая нападения и стараясь держать во внимании все направления возможной атаки.

 Никого. С огромным внутренним облегчением я огляделся, стараясь придать себе уверенный и возмущённый вид. Умышленно шумно отпечатывая шаги, прошёл по террасе взад – вперёд и медленно, как мне хотелось показать, двинулся по галерее к себе в комнату.

 Естественно, ни о каком сне или спокойном отлёживании боков не хотелось и думать. Поэтому я оделся потеплее и пошёл в зал тренировок, надеясь хоть немного согреться, но затем передумал и, отбросив театральность своего поведения, бросился к учителю, прихватив его каменную кружку для чая, которую я всё ещё таскал в руке, как бесполезное теперь оружие.