Это «потом» отложилось на довольно долгое время. Днём у меня обнаружилось много работ, которые ждали своего часа. Настоятель тоже не скучал, управляя работами по расширению и укреплению галерей. Затем он со старшими братьями искали лучший вариант постройки колодца в глубине горы, чтобы собирать лечебные воды, которые он называл «слёзы чистой радости», сочащиеся в стене перехода за храмом.
Во второй половине дня я усиленно тренировал силу и скорость движений ног. Несмотря на холодную ветреную погоду, такие действия вызвали испарину и я с удовольствием скинул, стесняющую движения тела, одежду. Увлёкшись, я не обратил внимания на шум, доносящийся со склона горы, возвышающейся за храмом. Но потом всё – же вынырнул из своего воображаемого мира, чтобы обнаружить на углу террасы, пищащую от возбуждения Пике, размахивающую ручонками и подпрыгивающую на месте.
Пытаясь понять причину такого переполоха, я поднял глаза в направлении её взгляда и почти сразу же увидел сидящего на одной из веток старой сосны красивого белого кречета, вокруг которого вилась стая огромных разъярённых ворон, оглушительно каркающих и периодически нападающих на неподвижную нахохлившуюся птицу.
Не толстая, но распушившая копну длинных хвоинок, ветка вибрировала и раскачивалась в такт яростным атакам. Вниз сыпался дождь чешуек коры и зелёных иголок.
Было что-то странное в поведение кречета, какое-то спокойное отчаяние, отрешённость от гомона и сутолоки, окружающей его. Нахохлившись и вцепившись лапами в кору ветки, в ритме покачиваний которой подрагивало его тело, он не обращал внимания на подлетающих к нему и бьющих крыльями и клювом стервятников.
Желание помочь ему, заставить его выйти из оцепенения смерти заставило меня начать прыгать и верещать нисколько не хуже обезьянки. Но, ни пленник, ни оглушительно гомонящая свора чёрной нечисти не обращали ни малейшего внимания на копошащегося внизу мальчишку.
Моё сочувствие и возмущение от вершащейся несправедливости переполнило меня и хлынуло наружу чёрно-коричневым потоком энергии. Волна её взметнулась вверх, к макушке дерева, накрыв чёрных стервятниц плотным покрывалом испепеляющего гнева. С паническими воплями они кинулись в разные стороны, наталкиваясь друг на друга и кувыркаясь в воздухе. В несколько мгновений пространство вокруг вершины дерева очистилось и только белый силуэт оставался неподвижным в своём трансе ожидания приближения смерти.
Я кричал ему мысленно – Ну, улетай же скорее, чего ты ждёшь!
Вороны расселись на ближайших деревьях и тоже возмущённо выкрикивали хриплые фразы.
Что-то мешало кречету. Было ощущение, что он судорожно зацепился за тонкую нить, связывающую его с миром и если отпустит её, то какая-то пучина проглотит его жизнь.
Не раздумывая больше, я бросился к склону и начал карабкаться. Сзади раздались крики Пике. Я оглянулся, ожидая увидеть ещё какую-нибудь ужасную картину, но она всего - лишь бежала ко мне, волоча по земле мою куртку.
Одевшись как можно быстрее, я продолжил подъём к стволу сосны. К счастью, не все нижние ветки были обломаны бурными зимними ветрами, поэтому забраться на вершину было совсем не сложно. Ещё несколько мгновений и я окажусь на одном уровне с красивой птицей.
Она не шевелилась и, казалось, не чувствовала моего приближения, хотя, пыхтя и отдуваясь, я карабкался по ветвям, заставляя вздрагивать всё более тонкий ствол. Вороны тоже притихли, с негодованием наблюдая за моим вторжением.
Осторожно протянув руки, я бережно схватил тело птицы, которая не сделала даже попытки вырваться, только оцепенела ещё сильнее в ужасе перед неизвестностью.
Когда я повернул её, чтобы спрятать в полах куртки, то с ужасом увидел, что на месте глазных впадин были кровавые раны, из которых продолжала сочиться желтовато-алая жидкость.
Волна жалости захлестнула моё, не готовое к такому повороту, сознание. На глазах навернулись слёзы, мир вокруг потерял конкретность и чёткость форм, заполнившись мутными бликами. Всхлипывая, я принялся спускаться, придерживая кречета и мысленно утешая его. Я был так поглощён этим, что не заметил, как оказался на террасе, окружённый монахами, возбуждённо говорящими мне что-то.
Наставник бережно взял из моих, неспособных разжаться, рук птицу и понёс в свою комнату, приказав нам принести ему горячей воды. Кто-то побежал на кухню, а мы, всей толпой двинулись следом за учителем. Я обрёл дар речи и сбивчиво начал рассказывать случившееся братьям, засыпающим меня вопросами.
В комнате настоятель попросил одного из нас держать кречета, а сам приготовил лечебную мазь, смешав какие-то перетёртые травы с пчелиным воском и горной смолой. Положив её на лоскут тряпки, окунутой предварительно в кипяток, он обмотал голову не реагирующей ни на что, птицы и, присев на колени перед ней, начал заполнять её тело горячей огненной энергией.
Волна тепла разлилась по комнате, окутывая всё на своём пути. Даже нам, почтительно стоящим полукругом на достаточном расстоянии, стало жарко и захотелось сбросить, ставшие тяжёлыми, одежды.
Через некоторое время, показавшееся очень долгим, птица вдруг встрепенулась и хрипло выкрикнула что-то.
Настоятель начал раскручивать энергию вокруг кречета, пока она не превратилась в яркий плотный шар, вибрирующий в пространстве. Тогда он встал и сказал, что надо оставить птицу в покое до утра, позволить залечить физические и энергетические раны.
Постепенно все разошлись, оставив меня одного в полутёмной комнате, где в одном углу находился небольшой столик рядом с кроватью, а в другом углу теперь мерцал шар вращающейся оранжевой энергии, в котором замер неподвижный светлый силуэт. Я присел у дверного проёма, облокотившись на стену, и погрузился в сумбур мыслей, лихорадочно скачущих в голове.
Это был первый момент за очень долгий день, когда можно было позволить себе расслабиться, подумать и попытаться что-то осознать.
Теперь я чуть больше знал об учителе, его судьбе и борьбе. Впервые услышал о звёздных странниках, к которым, оказывается, имею какое-то отношение. И почему-то был почти уверен, что сцена безжалостного ослепления имела скрытую связь со всем остальным.
На смену мыслям в сознание проникли образы мира демонов с наставником в образе странного ящера, худеньким бледным подростком, высокомерно угрожающим мне смертью, матерью – волшебницей, в образе высокой злобной старухи в длинном чёрном плаще…
Калейдоскоп причудливых образов вращался медленно, меняя краски и постепенно раскрываясь в глубину, которая манила меня, притягивала неясностью теней, мелькающих в раскрывающейся бездне. Непроизвольно, с каким-то равнодушным доверием, моё сознание потянулось к наполненной скрытой жизнью, темноте. Я был готов скользнуть туда, заворожённый странной пляской сумрачных красок, как вдруг из этого разверзнувшегося жерла высунулась огромная страшная рогатая голова гигантского дракона. Оскаленная пасть, раздувающиеся ноздри, развевающаяся грива обрамляли широко раскрытые, пылающие внутренним огнём, глаза, внимательно, со странным пронизывающим любопытством, смотрящие на меня.
От неожиданности и страха я отшатнулся от бездны, стараясь отпрыгнуть как можно дальше, и моментально пришёл в себя, потому что в этом непроизвольном движении изо всей силы треснулся затылком об каменную стену.
Из глаз брызнули искры и слёзы. Загадочный мир исчез моментально и, к своему стыду и досаде, я понял, что просто заснул, пригревшись в уютной позе.
Кряхтя как старичок, я с трудом поднялся на, онемевшие от неудобного положения, ноги и, бросив прощальный взгляд на плотный сгусток энергии, продолжающий своё завораживающее вращение, поплёлся на поиски учителя. Пока я ковылял к выходу из жилых помещений к террасе, то сообразил, что уже довольно поздно и, видимо, все братья и настоятель сейчас находятся в столовой. Естественно, мой живот радостно откликнулся на мою живость мышления утробным урчанием и, забыв все пережитые страхи и волнения, мы с ним радостно помчались навстречу судьбе.
Ещё бы немного и мне пришлось бы есть совершенно остывшее рагу из каких-то зверушек с овощами. Я успел вовремя на кухню, чтобы проглотить ещё тёплым невероятно вкусное блюдо и затем насладиться густым отваром ароматных трав.
Жизнь снова стала прекрасной, волнения прошедшего дня приобрели вид приключений, раскрашивающих её в яркие краски. Всё более расслабляясь, я слушал беседы братьев о том и о сём, смотрел на их, тёмные от солнца и полумрака, лица, наблюдал, как настоятель Дэ увлечённо объясняет им принцип недеяния, в то время, как кто-то из них, смеясь, говорит, что не понимает, почему тогда у него гудят от усталости руки и ноги. Атмосфера уюта и спокойствия, которая нам всем так нравилась, охватила нас, стала заполнять все уголки сознания, растворяя спрятанные напряжения и заботы.
Я повернул лицо к огню, отплясывающему весёлый танец, пощёлкивающему в такт своей музыке и взметающему вверх охапки искр, и засмотрелся на язычки пламени.
В таком безмятежно-светлом настроении стало крайне неприятно, когда из глубины ничего не подозревающего сознания снова всплыла страшная морда.