51. Убежище мудрости

Путеводная нить, ставшая привычной спутницей, с которой я уже начал беседовать иногда, когда одиночество терзало сомнениями и заливало безнадёжностью, исчезла.

 Я остановился в недоумении, не зная, что делать, кому или чему следовать дальше.

 Кажется, прошли столетия пути рядом с надёжным указателем, начало странствия случилось в прошлой жизни и исчезло за горизонтом реальности.

 Я давно, очень давно, перестал считать дни, а может, и годы. Путь слился в одно, всепоглощающее одиночество – самое прекрасное чувство, которое никогда не предаст, никогда не выкинет какой-нибудь фортель, никогда не покинет тебя. Оно просто робко прячется в глубине души, при появлении кого-то чужого, затаивается в укромном уголке, пережидая суматоху столкновения двух или нескольких натур и характеров. Когда же всё утихает, заканчиваются перепалки и состязания самолюбий разных размеров и проворства, натура начинает подсчитывать количество тумаков и ушибов, полученных во время встречи, верное терпеливое одиночество выползает из своего неуютного убежища и старается составить компанию одичавшему разуму.

 Я стою, тупо вперяясь взглядом, в котором ещё мелькают хвосты образов, услужливо раскинутых приятелем, в серую стену какого-то невзрачного сооружения, которое с одинаковым успехом может быть убежищем бродяги-ветра и бродяги-даоса.

 Как бы то ни было, а придётся согласиться с очевидностью, что даже терпение энергетической нити, так безропотно выслушивавшей наши диспуты с одиночеством, так терпеливо подталкивающей меня в нужном направлении, лопнуло. Она покинула моё существование так же, как до этого сделала надежда, как до неё свернуло в сторону желание что-то делать…

 Глядя на хлипкую каменную преграду, неожиданно возникшую передо мной, я осознал, что мой любимый цвет – серый. Цвет стены, влажной от струек серого осеннего дождя, равнодушно разбрызгиваемого брюхом серой неуклюжей тучи, пытающейся проползти куда-то по серой монотонности неба. В одном углу которого пытается изобразить радость серый кругляк ослабевшего Солнца, выписывающего, на серой поверхности многочисленных луж, серые узоры бликов серых усталых лучей.

 Я сросся с этим цветом, окрасился им, заразился его серой беспросветностью.

 Ближайшую часть жизни, оставленную за плечами, в ближайшем прошлом, я шёл в сером туннеле гор, охраняющем меня от прикосновения других красок жизни, оберегающем меня от их опасного воздействия на мою хрупкую серенькую натуру.

 Несколько последних сереньких дней, я перестал искать пищу, перестал искать людей. Моё внимание теперь целиком принадлежало только двум серым от дорожной грязи, огрубевшим от постоянных трудов, стопам, поочерёдно возникающим и исчезающим перед потуплённым взглядом.

 Логично было бы предположить, что там, где есть стена, возможно, есть и дверь, но пока голова отказывается родить что-нибудь впечатляющее.

 Я стою и смотрю на такой родной и близкий (можно даже потрогать!) серый цвет и мне уже хорошо.

 Что-то меня дёргает за рукав и, не сомневаясь увидеть серенькую мордочку моего одиночества, я поворачиваю голову.

На этот раз я немного ошибся – это была морда (нет, не одиночества) серой собаки, тычущаяся мокрым серым носом мне в мокрый серый рукав. Сзади неё стоял тоже мокрый, но, почему-то, не серый, мальчишка, видимо, что-то спросивший у меня и теперь ждущий ответа.

 Уловив, наконец, мой, блуждающий в дебрях собственной души, взгляд, он ещё раз и может быть даже не второй, спросил, кого я ищу здесь, кто мне нужен.

 Мелодия мальчишеского голоса больно стегнула мою расхристанную натуру, заставила одиночество с ворчанием убраться и разбудила, впавшее в спячку, внимание.

 В попытке ответить, я начал мучительно соображать, какой частью тела следует это делать, а затем, разлепив запёкшиеся, сплавленные между собой губы, хрипло прокаркал, что ищу молодого старика.

 Мальчишка рассмеялся и весело ответил, что я нашёл его, его именно так и зовут.

 Вспотев от чрезмерного умственного усилия, чтобы стряхнуть апатию, я прокаркал поправку нужного мне адреса.

 -Кажется, мне нужен старый ребёнок, да, его зовут Лао Цзы, а не Цзы Лао.

 Мальчишка ещё более звонко расхохотался и сказал, что, в таком случае, мне надо поговорить с его отцом и пригласил меня войти в дом. Следуя за ним, я обогнул барьер стены и оказался под соломенным навесом перед входом.

 Пёс весело носился вокруг нас, радостно виляя хвостом, пока мы ждали появления мужчины, которого позвал Цзы Лао громким криком. Невысокий приветливый человек, лет тридцати, поклонился, увидев меня, и пригласил войти в дом.

 -Меня зовут Цзы Дао. Я служу хранителем «следов великого даоса». Позвольте предложить вам немного поесть и отдохнуть. После долгого нелёгкого пути к нам ваше тело нуждается и том и в другом.

 Он указал мне, где можно скинуть мокрую одежду, смыть дорожную грязь и расположиться у камина с жарким огнём.

 Ставшее привычным состояние странника уступило место забытому состоянию Ланя.

 Тело с трудом уступило настояниям разума изменить вертикальное положение и усесться перед небольшим каменным столиком рядом с камином.

 Когда закончилось полное превращение одинокого бродяги в, окружённого вниманием людей, человека, и, насытившись, я пил горячий отвар трав, Цзы Дао спросил меня, какой уровень прикосновения к мудрости Лао Цзы меня интересует.

 Вопрос поставил меня в тупик и, начиная припоминать уроки учителя, я спросил в качестве ответа:

 - А разве можно разделить мудрость на уровни? Ведь мудрость – это начальная фаза проявления Дао в мире идей. Уровни могут появиться только из-за ограниченности человеческого ума вобрать предложенный дар.

 Цзы Дао удовлетворённо кивнул и задал следующую вереницу вопросов:

 - Любимый цвет Дао?

 -Чёрный.

 - Любимый звук Дао?

 - О-о-о.

 - Любимая фигура, прародитель других форм?

 - Круг.

 - Первая из десяти тысяч вещей, созданных Дао?

 - Точка.

 -Уважаемый Юй, учитель ждёт вас в пещере познания Дао. Следуйте за мной.

 Мы  поднялись на ноги. Я собрался взять свои вещи, когда Цзы Дао остановил меня, сказав, что можно оставить всё здесь. Халат просохнет, котомка – тоже. Если я хочу, то могу взять с собой посох, который очевидно, является важным для меня спутником, в остальном же у меня не будет потребности до окончания встречи с мудрецом. 

 Хозяин прошёл в нишу за камином и исчез в, укрытом от постороннего взгляда, коридоре, не спеша спускающемся в недра горы, служащей задней стеной дому.

 Взяв посох и, непроизвольно начав пробуждать дремлющие до этого части моей натуры, я последовал за ним. В окружившей нас кромешной темноте, пришлось активизировать энергетическое видение, в котором силуэт хранителя предстал ярко пульсирующим шаром фиолетовой энергии.

 Коридор, немного петляя, вёл нас всё глубже. Потолок стал нависать над головой, заставляя вжимать голову в плечи, затем пришлось наклониться, затем – встать на четвереньки и, в довершение всего, значительное расстояние мы проползли на животе.

 Я уже было забеспокоился, потому что при таком логически продолжающемся сокращении пространства, мне, с моими выходящими за нормы, размерами придётся застрять в узкой горловине, оставив надежды на продвижение к мудрости. Но, к счастью, мудрость ждала нас раньше очередного сужения пути.

 Изрядно запыхавшиеся, мы выползли на широкую площадку с потолком, позволяющим человеку только лежать.

 - Вот место познания мудрости для начинающих искателей её, - прокомментировал Цзы Дао. – Нам нужно немного дальше.

 В дальнем углу пещеры оказался узкий проход, продолжающий виться в глубины горы.

 Спустя пятьдесят биений лихорадочно стучащего сердца, мы оказались в гроте, где смогли, наконец, встать на корточки.

 - Место познания для опытных охотников за перлами мудрости, - невозмутимо объяснил хозяин.

 Я приготовился расположиться, когда он, не обращая внимания на мою возню, продолжил:

- Позвольте указать вам следующий участок пути, - и исчез в следующей дыре.

 Вытерев испарину со лба, я последовал за его проворным продвижением. С его ростом, он вполне спокойно перемещался теперь, низко наклонив тело, но мне пришлось передвигаться в очень глубоком присяде, вспоминая старые добрые времена, когда учитель с удовольствием часами истязал меня стоянием и передвижениями в подобном положении.

 Не прошло и ста тридцати восьми подпрыгиваний сердца к, пересохшему от усилий, горлу, как мы ввалились в очередное помещение, гораздо более высокое. Со стоном плохо скрытого наслаждения, я распрямился, стремясь как можно полнее использовать паузу перед очередным нырком в каменную пучину.

 - Место вашей встречи, уважаемый Юй, - произнёс спокойно Цзы Дао, перед тем, как исчезнуть в отверстии, освобождённом мною.

 Настроенный на достаточно длительное пребывание здесь, я, не спеша обследовал все уголки пещеры, в одном углу которой даже нашёл толстый тюфяк, набитый ещё пахнущей свежестью, но уже сухой, травой. В другом углу было небольшое отверстие, судя по всему, служащее отхожим местом и, наконец, почти в центре пещеры  обнаружил пересекающиеся линии, в форме иероглифа «десять», высеченные на полу.

 Положив перед собой посох, я сел на перекрестье и расслабился.

 Такое забытое состояние расслабления мышц, мембран, суставов отозвалось тоскливым воспоминанием по залу медитаций, по голосу наставника, по прошлой плашке моей жизни.

 Время стало замедляться. Его суматошный бег в бесконечной трубе сквозняка человеческой суеты, начал замирать время от времени на каких-то ничего не значащих картинах жизни.

 Насытив тело энергией, я нырнул к дракону и кувыркался в его пространстве, сбрасывая пыль странствия

 Вынырнув с ним на поверхность физического тела, я окружил нас Лотосом Тай Цзы и стал забавляться усилением сочетаний иньских и янских лепестков, чтобы проверить влияние каждой из шестидесяти четырёх гексаграмм на меня. Затем, я объединил, зарычавший от избытка сил, голубой купол с тем Лотосом, который  находится в священном зале предков.

 Забыв о времени, о цели моего присутствия неизвестно где, о всём опыте жизни, я растворился в разбухающем всё более ядре пробуждённой энергии, в ликовании раскрытия и освобождения от каких-то пределов.

 Поглотив панцирь горы, накрывающий нас, мы вознеслись над её вершиной и устремились в ночное небо. Луна, звёзды, бездна приблизились и вобрались нами. Каждое существо, от мельчайшего муравья до гигантского созвездия, вкладывало в нас черты особенностей своего существования, уплотняя и формируя Всецелое, где каждое звено было центром всеобщего Знания.

 Мы влились в недра Дао, в потерю смыслов, в исчезновение форм. Вся целостность времени превратилась в огромную спираль, всё более сжимающуюся, пока не превратилась в точку НИЧЕГО.

 Лотос бушевал ликованием обретённой наконец-то целостности в растворении и объединении всего сущего. Мы, все безымянные части его счастья, купались в волнах всепоглощающего блаженства…

 Рядом со мной играет языками пламени небольшой факел. Меня тормошит за рукав рубахи Цзы Лао, а за ним виднеется силуэт Цзы Дао. На мой вопросительный взгляд, мальчик ответил, что время встречи с мудрецом истекло и, на мой ничего не понимающий взгляд, добавил, что прошло уже восемь дней, как я укрылся в гроте и как всё пространство горы трясётся он избытка энергии, угрожающей разнести её в клочья.

 Уже восемь ночей никто в округе не может спать, животные беспокоятся, как перед землетрясением, поэтому мне лучше закончить встречу и покинуть опасное место.

 Приблизившись к нам, Цзы Дао добавил, что мудрец просил передать, что благодарит меня за посещение его храма и очень сетует, что не смог достучаться до моего разума, погрузившегося в объятья Дао, но контакт со мной позволил ему полнее отстраниться от суетного мира, мешающего обрести покой.

 Мне же он советует поглубже нырнуть в человеческий мир, считает преждевременным отстранение от тяжёлого. Будучи только лёгким я не смогу найти равновесие и всегда буду подвержен опасности оторваться от себя и улететь.

 -« Запусти внутрь себя то, от чего бежишь.

 Пусти корни там, где Земля касается тебя, чтобы дать цветы там, где небо ждёт этого».

 С этими словами они поспешили наружу, вынуждая меня следовать за ними.

 Только когда мы выбрались на поверхность и оказались рядом с, по-прежнему забавляющимся игрой пламени, камином, я настоящему пришёл в себя и начал что-то соображать.

 После того, как хозяин любезно напоил меня отваром, я попросил ещё раз повторить сказанное мудрецом, вбирая в себя все нюансы фраз.

 Лихорадка, трясущая гору, прекратилась, восстановилось спокойствие и облегчение от того, что ожидаемая беда смилостивилась над обитателями региона.

 Вечером, перед сном, Цзы Дао рассказал о своей судьбе быть хранителем храма Лао Цзы, о том, как в течение поколений прошлого, которое удерживает память семьи, они всегда несли эту службу и что его сын понесёт дальше заботу о святыне даосизма.

 Мы разговаривали о разности судеб, о прихоти судьбы, наделяющей каждого из пришедших в жизнь, особенными задачами и условиями для их выполнения.

 Наши размышления вслух продолжались затем в молчании и, наконец, завершились гулким, раскатистым храпом хозяина.