Кажется, что я только сомкнул глаза, чтобы ещё раз воспроизвести ослепительно-прекрасный облик коварной обольстительницы, как над моей головой загремел зычный голос наставника, возмущающегося тем, что я прохлаждаюсь в постели, воображая невесть что, в то время, как надо мной нависли грозовые тучи.

 С трудом разлепив, нежелающие открываться, глаза, я обнаружил одну из этих туч в моей комнате, мечущую громы и молнии по поводу моей беспечности.

 «Бегом под каскад, чтобы стряхнуть леностную блажь! Сделать под водой все три комплекса «битва двух змей»! Сразу после этого я тебя жду на вершине нашей горы, на площадке «обретения надежды»! Принести полные ладони воды туда, не расплескав её по пути!»

 За мной ещё долго гнались следующие фразы, которые продолжал извергать, пылающий неистовым гневом, наставник, но я мчался, как ужаленный, по тропинке, ведущей к водопаду, и старался не позволить им настигнуть меня.

 Не удосуживаясь скинуть рубаху, я нырнул под тяжёлые горсти воды, обрушивающиеся сверху и жёстко колотящие меня по голове и плечам. Не теряя времени, я начал выполнять комплексы, фыркая и отдуваясь в моменты, когда лицо освобождалось от струящейся потоком воды.

 Наставник не случайно предложил сделать именно эти движения – на скользкой, полированной, падающей с высоты ледяной водой, неровной площадке было совсем нелегко выполнять змеиные перемещения, извивы и броски. Добавьте к этому особенность, что каждый последующий комплекс надо выполнять в два раза быстрее, чем предыдущий. К тому же, каждый последующий обретает в два раза больше движений, чем предыдущий. Таким образом, когда я вынырнул из-под плотной жгучей водяной стены, держа в пригоршнях часть воды, оживившей меня, от расслабленности, мечтательности и прочей ерунды не осталось ни малейшего следа.

 Стараясь не ослабить кисти рук, сформировавшие небольшую чашу, наполненную водой, я помчался наверх по, петляющей между спящими ещё зимним сном, деревьями, тропинке, усыпанной прошлогодней сосновой хвоёй и хрустящими островками льда. Босые ноги приятно покалывало и то и другое,  от мокрой рубашки, прилипшей к разгорячённому телу, пошёл пар, и она стала быстро высыхать - тело радовалось предоставленной возможности проявить усилия, напрячься, устать, запело боевую песню радости жить и сражаться.

 Когда я выскочил на площадку, под потоки восходящего Солнца, то всё тело горело внутренним огнём и пульсировало силой. Остановившись перед учителем, я протянул ему чашу рук, всё ещё наполненную водой. Придирчиво посмотрев на неё, он погрузил туда пальцы, а затем начертил перед моим лицом какие-то хитрые знаки. Я погрузился в поиск ощущений, которые могли бы вызвать магические символы, а наставник, по-кошачьи мягко, крадучись, обошёл несколько раз вокруг меня, продолжая зарисовывать пространство между нами.

 Когда он остановился снова передо мной и взял меня за запястья, я чувствовал уже действие обжигающей паутины, которая стала сжиматься, проникая сквозь рубаху.

 От предплечий к телу устремились две огненные реки, затапливая ломящей болью все части рук. В груди образовался шар огня и, вращаясь вокруг своей оси, начал разрастаться. Внутри возникло щемящее чувство болезненного наслаждения, устремилось во все части тела, взорвалось в голове и, достигнув пределов поверхности кожи, лопнуло, стеганув по нервам безжалостной плетью. Жгучая активность, переполнившая объём тела, нашла путь наружу и стала стремительно улетучиваться, обжигая кожу, как кипятком. В три биения сердца, которое колотилось в два раза быстрей, чем обычно, тело осталось наедине со своей покинутостью.

 Внезапно стало невыносимо холодно. Холод стал сжимать тело в тиски и одновременно вгрызался во внутренности живота и груди. Я застучал зубами, весь покрытый синюшными пупырышками и начал дрожать в мышечных спазмах.

 Учитель скинул с себя халат и закутал меня, но это почти не изменило моего состояния, да, к тому же, надо отметить, что халат моего маленького учителя смог прикрыть только часть моей спины. Передняя половина тела и ноги продолжали подвергаться атакам озверелого холода, что, естественно, выражалось в волнах дрожи, сотрясающих меня.

 Наставник и я изо всех сил сражались с опустошающим моё тело леденящим оцепенением, наполняя тело энергией Земли, горы и Солнца. Приказав мне продолжать этот набор, учитель ещё раз сделал несколько ритуальных кругов вокруг и, словно не выдержав нашего напора, холод вдруг начал скручиваться в тела ледяных змей, клубящихся внутри тела, а затем устремился наружу через глаза и нос.

 Это кошмарное ощущение и зрелище, к счастью, продолжалось недолго и исчезло, оставив внутри тела только слабую дрожь и постепенно возвращающееся чувство жизни и тепла.

 Наставник взял меня за руку, как когда-то, когда он только нашёл меня и, не говоря ни слова, не спеша повёл к монастырю. Я послушно следовал за ним, изредка спотыкаясь и скользя на обледенелых островках тропинки. Тело, совсем недавно сильное и легко преодолевающее препятствия, налилось жидкой тяжестью и неуклюже перемещалось, с усилием выполняя, ставшие непривычными, движения шагов. Два раза я чуть не шлёпнулся на зад, после чего, наверное, заскользил бы по откосу вниз, быстрее сокращая расстояние до дома, но усилиями учителя был избавлен от такой спешки.

 Наконец-то, мы оказались на террасе, когда я в монотонности передвижения уже начал погружаться в меланхолическую медитацию, и, усилиями наставника, направились на кухню.

 Я тяжело плюхнулся на скамью, приветствуемый радостно-встревоженным клёкотом Шань Шаня. Он раскинул свои мощные крылья, захлопал ими, предвкушая свободу полёта и радость охоты, но я остался равнодушным к таким знакам выражения дружбы.

 Настоятель быстро разогрел травяную микстуру отвратительного вкуса и омерзительного запаха, которую я проглотил, стараясь даже и не предполагать, из каких ингредиентов она была приготовлена. Затем, брат, готовящий пищу в этом сезоне, поставил передо мной чашку, окружённую облаком клубящегося пара, с жареной смесью саранчи и зёрен пшеницы. После этого был чай с кореньями и спокойный монолог учителя.

 Он объяснил, что всё, происходившее со мной ночью и утром, было следствием колдовского дурмана, созданного лунной демоницей. Она почувствовала большой запас энергии и жизненных сил, решила воспользоваться моей доверчивой открытостью к ночной спутнице Земли и создала энергетическое зелье, отравившее мой рассудок и усыпившее бдительность.

 Если бы мы не приняли срочные меры по освобождению, то я стал бы её «кормильцем», отдавая ей в новолуние физические силы, а в полнолуние – чувственные.

 Таким образом, (здесь наставник оценивающе окинул меня взглядом) меня хватило бы примерно на семь-восемь лунных месяцев, после чего моё старое, дряхлое, измождённое тело прекратило бы существование…

 После такой ошарашивающей возможности, в которую я чуть было не попал на праздничном притеррасье, невольно задаёшься вопросом – а есть ли на свете что-нибудь такое, что не хотело бы тебя сожрать? Куда ни посмотри, везде какие-то твари только и точат клыки, в предвкушении аппетитного блюда, содержащего собрата по земной жизни.

 Возник образ тех букашек, которых я только что съел… 

 Представилось, что я, вдруг стал размерами в два раза меньше, чем они и тогда это они меня съели бы…

 Мой взгляд упал на Шань Шаня и я вдруг осознал, что и он бы не побрезговал вкусить чего-нибудь от моего содержимого, если бы подвернулась возможность встретить меня, когда я, ещё будучи размером с  крысу, бегаю по полю в поисках кузнечиков…

 Надо бы спросить учителя, почему так устроено всё, да разморило что-то в тепле и в сытости…

 Затем всплыли мудрые объяснения связей жизней на Земле, почерпнутые из каскадов огненных иероглифов на стенах священного хранилища…

 А что скажет Лотос Тай Цзы…

 Перед глазами поплыла спиралевидная дорожка земных существ, каждое из которых старалось догнать и вцепиться в зад бегущего впереди, заглатывало беглеца, облизывалось и оказывалось в зубах охотника, настигающего упитанную добычу…

 Откуда-то издалека продолжал доноситься успокаивающий голос учителя, звуки переставляемой посуды, шелест чьих-то шагов…

 А я продолжал неспешно парить над бесконечной сценой несправедливости жизни, запланированной кем-то изначально и вершащейся в форме личной трагедии и катастрофы каждого актёра…