Сбросив оцепенение и отметя отчаяние слепоты, я ринулся на встречу с судьбой. Развернувшись в крутом вираже, я помчался туда, куда меня всё время звала, разрывая моё сердце, мольба о помощи. Этот скорбный крик висел в моей памяти, заглушая все другие звуки, леденя мою кровь и взывая к борьбе.

 Вынужденное бессилие, невозможность продолжить битву, ослепление и последующий мрак – всё это как бы свернулось в крошечную точку внутри меня, соединив в неразрывное целое день сражения с ордой чёрных стервятниц и сегодняшний бег к прошлому.

 Я мчусь к нашему гнезду в надежде увидеть её живой, наполнить её уверенностью в нашей силе и окружить защитой и заботой.

 Всю жизнь мы были вместе. Вместе взмывали в облака, вместе искали пропитание, вместе заботились о маленьких пушистых комочках наших птенцов.

 На охоте я предпочитал мчаться над поверхностью земли, со свистом разрезая воздух, и заставляя пугливых пичужек в панике взлетать в разные стороны, в надежде спастись от сияющей молнии. Моя спутница в такие моменты парила высоко в небе, подобно крошечному белому облачку и ждала мгновения, когда в полосе общего ужаса, бегущего по земле, попытается взлететь какая-нибудь крупная добыча. Тогда, подобно сверкающему метеориту, она устремлялась к избранной жертве, неся в растопыренных когтях мгновенную смерть.

 Вот и в последний раз это происходило так же. Я, в стремительном кружеве смертоносного танца, совершал крутые виражи в узкой горной расщелине, проносясь над густой порослью камыша и осоки, окружающей русло бурной горной речки. Птичья и звериная мелочь, как обычно, рассыпалась в разные стороны, испуганно стрекоча и вереща. Не замедляя полёта, я следовал за изгибами потока, в надежде обнаружить добычу достаточного размера, чтобы насытить наши истощённые тела.

 Прошёл период любви и теперь в нашем гнезде, на укромном карнизе у вершины горы, лежало несколько пятнистых яиц, свидетельствующих о нашем страстном отношении друг к другу. Теперь мы нуждались в пище и не хотелось отвлекаться на мелюзгу, проглотив которую только ещё больше раздразнишь свирепствующий внутри голод.

 С внутренней радостью, я увидел, что общий страх, стелющийся за мной по земле, заставил взлететь, лихорадочно хлопая крыльями, серого журавля, решившего поискать более спокойное место. В следующее мгновение на него сверху обрушился сверкающий ком мышц и когтей. Уже первый удар жёстким ребром крыла по основанию длинной шеи заставил серое тело перевернуться в воздухе и тяжело шлёпнуться на каменистую почву. Не теряя времени, моя спутница впилась когтями одной лапы в грудь поверженного, а другой – в голову и несколькими мощными ударами клюва рассекла ему шею.

 Когда я присоединился к ней, всё было кончено. С торжествующим клёкотом, она жадно стала рвать куски плоти, покрытой перьями и заглатывать.

 Мы были увлечены утолением голода, когда нам на головы свалилась огромная туча яростно галдящих ворон. Нам они никогда не нравились. Мы презирали вечный гвалт и суматоху, царящий среди них, старались держаться в стороне от мест их обычного обитания.

 Конечно, иногда, особенно в период суровых зимних холодов, когда всякая разумная тварь предпочитает спрятаться, переждать непогоду, нам приходилось охотиться и на их сородичей, но их невкусное жёсткое мясо не вызывало никакого желания попробовать его ещё раз. Естественно, они платили нам тем же, собираясь огромными стаями и стараясь изгнать нас как можно дальше, лучше всего в мир иной.

 И теперь, будучи на земле, мы не могли воспользоваться преимуществом скорости, высоты и силы, а уж количеством они нас превосходили всегда. Не было никакой речи о возможности сопротивления на камнях, почему после двух – трёх ударов клювом я предпринял отчаянную попытку подняться в воздух, чтобы отвлечь врагов от моей спутницы. Она тоже не осталась безучастной в кутерьме роящейся тучи и защищалась крыльями клювом и когтями, сея вокруг себя смерть и панику.

 Я потерял кучу перьев и один глаз, прежде чем вырвался на свободу из остервенелого клубка, начал набирать высоту, призывным криком подбадривая спутницу сделать также. Но, взглянув вниз, обнаружил, что толпа ворон, потерявшая надежду расправиться со мной, присоединилась к другой половине, продолжавшей блокировать ей путь в небо.

 Не раздумывая, я камнем упал в гущу копошащейся черноты, стараясь нанести как можно больше ударов и посеять панику. Как ни странно, но эта отчаянная попытка увенчалась успехом. От неожиданности перед натиском неизвестности, обрушившейся с небес, вороны рассыпались в стороны, освободив измятое тело, из последних усилий пытающееся встать на ноги.

 Я увидел, что у неё нет глаз и всё тело покрыто кровью. Когда она всё же встала на ноги, одна нога отказалась её держать, будучи сломанной. Она вертела головой, тщетно пытаясь понять, что случилось, почему мир погрузился во мрак и почему, на смену сумасшедшей борьбе, вдруг пришла пустота.

 Я прокричал ей взлетать и следовать за мной по звукам моего голоса. Требушась и спотыкаясь, без всякого промедления она постаралась выполнить мой совет. Это спасло наши жизни, потому что колебания вороньей стаи были недолгими и, увидев причину своего смятения в образе потрепанного сокола, они снова достаточно осмелели, чтобы начать сужать образовавшийся круг.

 Мы были уже в воздухе, когда воронье племя поняло, что заклятые враги могут снова ускользнуть от их мести и с ужасным гвалтом ринулось в погоню.

 Почти стелясь по земле, я тяжело летел, следуя поворотам ущелья. Криками, выплёвываемыми из усталой груди, я помогал моей спутнице ориентироваться в зигзагах её темноты. Понемногу мы стали набирать высоту и начали отрываться от разъярённого преследования.

  Продолжая подбадривать спутницу и одновременно стараясь найти благоприятный воздушный поток, я направил наш полёт к гнезду.

 Через некоторое время, тянущееся бесконечно долго, мы оказались рядом с родным гнездом. Я приготовился опуститься туда, ведя за собой ослепшую спутницу, когда разглядел под нами сзади стаю ворон, не собирающихся отказываться от преследования. Мне ничего не оставалось другого, как показать криком моей спутнице, где наше гнездо и немедленно развернуться навстречу стервятницам. Я должен их увести подальше от раненой птицы и новых жизней, могущих вылупиться из греющихся на солнышке яиц.

 Распластав крылья и расслабив мышцы, чтобы собраться с силами перед новым столкновением, я пикировал по наклонной, набирая скорость. Конечно, таким образом, я был более заметен и преимущество неожиданного нападения было потеряно. Но, одновременно, такой поворот событий, я надеялся, посеет в рядах врагов крупицы сомнений. К  тому же, этот нахальный поступок вытеснит из их голов образ гнезда и второго преследуемого.

 Снова я рухнул в облако беспорядочно мечущихся ворон и стал их уничтожать. Постепенно мы теряли высоту и, в конце концов, рухнули на каменистое плато, на котором продолжили битву. Ослеплённый с одной стороны, я не мог реагировать, как обычно, на град сыпавшихся со всех сторон, атак и постепенно стал терять всё больше крови и сил. Поняв, что мне не удастся спастись, и суждено погибнуть сегодня, я решил увести стаю разбойниц как можно дальше от гнезда.

 С трудом отбиваясь, я постепенно переместился к  краю обрыва, чтобы рухнуть туда и постараться затем раскрыть крылья. Когда я снова был в воздухе, то полетел на юг, не оглядываясь, но, всё время, чувствуя сзади натиск ярости и слыша шум хлопанья крыльев.

 Измотанный окончательно, я утратил способность соображать и только поддерживаемый идеей улететь как можно дальше, всё медленнее летел в неизвестность, которая, без сомнений, называется смертью…

 Я обнаружил, что мёртв, когда был окружён голосами, плотным пространством и темнотой… 

 Потом понял, что жив, но слеп…

  А сейчас почувствовал, что снова здоров, полон сил, всё вижу и лечу домой!

 Солнце почти коснулось вершин гор, когда я подлетел к родной вершине и устремился к гнезду. Там было пусто, безжизненно пусто…

 Гнездо, сооружённое из стеблей тростника и сухих веток деревьев, исчезло, оставив только след на чистой полированной каменной поверхности в окружении заляпанного и иссечённого ветрами пространства. Никакого следа нашей жизни и других, пытавшихся появиться на свет, жизней.

 Нет ничего из того, что могло бы подтвердить мне, что я жил. Всё вокруг вдруг стало мне совершенно чужим, незнакомым, непонятным.

 Внутри меня вдруг послышался голос, зовущий кого – то и во мне что-то откликнулось. Мои ощущения зашатались, восприятие окружающего пространства стало зыбким. На мгновение, которое мне показалось очень долгим, я снова потерял зрение. На смену ему из глубин натуры выползло оцепенение обречённости.

 Когда я снова смог видеть, то, не теряя времени, взлетел в вечернюю высь и как можно громче стал звать ЕЁ, хотя надежды внутри меня рассыпались прахом безнадёжности. Я кричал и кричал, вслушивался в многоголосицу звуков, несущихся мне навстречу, стараясь различить родной голос…

 Когда солнце исчезло за горизонтом, и наступила ясная звёздная ночь, я повернул на юг. Не в силах остановиться, я продолжал надрывно звать потерянную спутницу, изливая в заунывных криках свою скорбь, несогласие с судьбой и обиду.