Прошло уже три сезона со времени печального события, изменившего, перевернувшего мою жизнь. Не промчалось, не пролетело, а именно прошло, как идут не спеша опытные путники, знающие, как шагнуть без затраты излишнего усилия, о чём размышлять, чтобы ритм внутренней жизни совпадал с темпом шагов.

 Природа готовится к очередному зимнему отдыху, собирает силы, погружает процессы жизни в глубины корней и стволов. Уже выпал первый снег, который быстро растаял, но известил всё живое, что близятся холода и надо ускорить приготовления ко сну.

 Если продолжить говорить о сне, то меня наконец-то перестали терзать ночные кошмары, от которых просыпаешься с облегчением, убегаешь от них в реальную жизнь, но чувствуешь, что они ждут тебя в следующем омуте запутанных сновидений.

 Настоятель успокаивал меня, объясняя, что это пройдёт, что буйная натура брата с трудом примиряется с необходимостью нашего слияния и надо набраться терпения и выдержки, чтобы вынести боль ломки двух достаточно сложившихся характеров и воссоздания изначально предполагаемого, но нарушенного целого.

 Чтобы помочь мне в этом, наставник даже переместил свою лежанку в мою комнату. Перед тем, как позволить мне уснуть, он предлагал создать вокруг тела кокон энергии того или иного спектра, помогающий ускорить процесс выздоровления моей мечущейся натуры, а затем сам окутывал его защитным покровом, чтобы ничто не потревожило случайно  «алхимическое чудо срастания звёздных близнецов».

 Он с восторгом наблюдал за происходящим. Я даже подозреваю, что мои страдания были для него скорее доказательством необычайной важности происходящего. 

 Когда я с криками и рыданиями вскакивал посреди ночи или стонал, метался в горячечных кошмарах, он клал мне руку на лоб, наполняя голову мягкой успокаивающей энергией, и шептал заклинания, призывая духов ночи себе на помощь.    

 Однажды обострение процесса мутации застало меня в тренировочном зале, и я разнёс в дребезги всех деревянных человечков, служащих нам орудиями тренировки боевых приёмов. Настоятель приказал братьям вырубить кусок скалы, из которого был создан специальный каменный человек величиной в два моих роста.

 И вот, наконец-то, сегодня, первую ночь я проспал, не просыпаясь, не крича во сне, не стремясь разрушить себя энергетически. Проснувшись утром, я удивился присутствию давно забытого ощущения радости жить, предвкушения чего-то хорошего, желания употребить на что-то переполняющую меня силу.

 Выйдя на террасу, я с удовольствием подставил лицо мягким прикосновениям солнечных лучей, почти не греющих, а скользящих по коже и пробуждающих бодрость. Стояла тишина, изредка прерываемая редкими птичьими голосами, серьёзно обсуждающими, видимо, проблемы подготовки к перелёту в страны потеплее.

 Уже несколько дней монастырь казался опустевшим и заброшенным, потому что Сянь Цзы с «пчёлкой» вернулись жить в свой домик на окраине деревушки. Я присутствовал при её разговоре с настоятелем, когда она объяснила, что теперь, когда опасность, угрожавшая Мифэн, исчезла, нет причины оставаться им в нашем убежище, мешая нашей спокойной и размеренной жизни, отвлекая монахов от уединения и сосредоточенности на внутреннем покое.

 Выслушав её, настоятель согласился с доводами и одобрил принятое решение. А когда, на следующее утро, Сянь Цзы и Мифэн стояли на террасе, благодаря нас за приют и прощаясь, один из братьев, вдруг упал на колени перед настоятелем и со слезами на глазах начал умолять отпустить его с ними. Он решил прервать жизнь отшельника, чтобы помочь женщине в нелёгкой крестьянской жизни, воспитывать девочку, в которой, за время их пребывания в монастыре, он стал видеть свою дочь.

 Настоятель и все остальные были очень растроганы его поступком, тем более, что до этого он всегда был робким, молчаливым человеком, а сейчас пылкая речь и взволнованный вид свидетельствовали об искреннем желании. Настоятель вопросительно посмотрел на засмущавшуюся Сянь Цзы, опустившую голову и потупившую сияющие радостью глаза. Всеобщее замешательство возросло ещё больше, когда Мифэн вдруг тоже совершенно серьёзно, по-взрослому глядя на настоятеля, громко заявила, что берёт меня с собой, чтобы я жил у них и стал её мужем.

 От такого предложения меня настолько бросило в краску и в жар, что было ощущение выплеснувшегося наружу тепла, затмившего робкие попытки конкуренции со стороны осеннего солнца.

 Все расхохотались, кроме взъерошенной Мифэн и, готового исчезнуть внутри складок собственного халата, объекта её претензий. Когда же волна веселья немного улеглась, наставник присел на корточки перед невозмутимой пигалицей и, погладив её по голове, сказал, что он должен подумать, а она – подрасти.

 Мифэн совершенно спокойно и терпеливо, как непонятливому сверстнику, возразила настоятелю, что не понимает, о чём ему думать, ведь она говорила не о нём, а о Лане. Это вызвало ещё больший взрыв смеха у всех, кроме меня – я вдруг почувствовал искренность и силу взрослого характера, скрытого в маленьком девчачьем теле, и осознал всю серьёзность её решения.

 Такое ошеломляющее открытие заставило меня забыть о стоящих рядом людях, о неловкости ситуации, о разности наших судеб…

 Подойдя к маленькой принцессе, я встал на колени перед ней, взял её крошечные разгорячённые ладошки в руки и, глядя ей в глаза, заговорил. Заговорил не с малышкой, смотрящей на меня, не отводя глаз, а с её натурой, волнующейся в глубине их, понимающей всё происходящее и ликующей от этого.

 Я поблагодарил за честь быть её избранником, пообещал всегда быть рядом энергетически, а через тринадцать лет (не знаю, откуда я взял эту цифру и вообще, совершенно не контролировал свои действия, а с изумлением смотрел на них со стороны), когда она подрастёт, приду к ней, чтобы попросить её руки.

 По-моему, самым ошеломлённым человеком нашего собрания был я, присутствуя при такой нешуточной клятве, которую моя королева приняла, благосклонно кивнув в знак согласия и чмокнув в щёку. Остальные, надо сказать, тоже изрядно обалдели от такого неожиданного поворота, кажущейся вначале совершенно невинной, ситуации.

 Наконец, чтобы хоть как-то разрядить положение, настоятель откашлялся и с видимым облегчением сказал, что пока у нас намечается только одна свадьба и он готов начать свадебный обряд сегодня вечером. Он положил руки на головы Сянь Цзы и её неожиданно возникшего жениха, благословляя их, затем порылся у себя в карманах и, достав оттуда тесёмку, пошептал над ней брачное заклинание. После этого он разделил её на две половины и повязал одну из них на левое запястье Сянь Цзы, а другую – на левое запястье брата, напутствовав это словами, что они должны хранить эти браслеты до конца свадебного праздника.

 Затем все стали ещё раз прощаться, что-то говорить друг другу, только мы с Мифэн по-прежнему стояли, не замечая ничего вокруг, держась за руки и неотрывно глядя в бездну натуры и судьбы, ставшей родной.

 «О чём это ты так красноречиво молчал с ней?» - раздался над моей головой строго-саркастический голос учителя. Я поднял на него непонимающий взгляд, а он продолжил: «Обмен между вами был очень оживлённый, но пикантные детали ускользнули, к сожалению, от меня».

 Я продолжал мучительно соображать, о чём он говорит и что имеет в виду. Пауза несколько затянулась, и только на двенадцатом биении сердца меня осенило понимание, а затем волна облегчения прокатилась внутри. Оказывается, моя пламенная тирада, клятва и последовавшая за этим оживлённая беседа с Мифэн была только «красноречивым молчанием» для остальных. Подробности нашего открытия друг другом остаются секретом, нашей сокровенной тайной.

 Мир людей и даже энергетический мир, бдительным стражем которого остаётся мой учитель, не знают её детали, а значит, не могут вмешаться, нарушить что-нибудь, изменить!

 Волна понимания докатилась уже до пяток, когда я ответил, продолжающему строго наблюдать за этим, наставнику: «Я нашёл родственную душу», чем, видимо ещё более озадачил его.

 Вот и сейчас, продолжая впитывать ласковые солнечные прикосновения, я чувствовал присутствие Мифэн, ощущал тепло её внимания и заботы.

 Да, забыл рассказать о ещё одном знаменательном событии, произошедшем у нас за это время.

 После того, как мы с учителем присутствовали в качестве почётных гостей на церемонии похорон моего брата, прошло шесть дней и мы вторично встретились с матерью-волшебницей на последующем ритуале проводов его хранителя-ящера.

 Оба зрелища были просто потрясающие, но, самое главное, что мать-волшебница предложила учителю исправить нанесённые демонами увечья. Поэтому, на следующий день настоятель снова обрёл нормальный левый глаз, пальцы на руке и ноге, способность двигаться легко и свободно, как он это делал до битвы.

 Теперь ежедневно он с удовольствием выматывает меня длительными тренировками боевых техник, которые пробуждаются в моём внутреннем знании и которые он требует сразу же вплавлять в мышечную и рефлекторную память. Наставник при этом откровенно радуется, когда обнаруживает, что ещё многие и многие техники, считающиеся забытыми или потерянными, вдруг возникают сначала в моём сознании, затем в неуверенных движениях и потом – в своём закончено-совершенном виде в форме сложных боевых танцев. Некоторые из них мы затем повторяем вместе, сравнивая детали движений и анализируя их значение. Учитель открыл этим для меня мир смысла действий, символики положений разных частей тела, многообразия возможностей воздействий на тело соперника. Понимание техник сложилось в целостную систему с нитями переплетений движений, ткущих смысл перемещений тел. В повторениях таких танцев начинаешь чувствовать внутренний ритм, возрождающуюся магию жизни и, наконец, совершенство их сплава, обретающего независимость своего существования. При полном овладении каждым комплексом действий, начинаешь чувствовать их характер, самостоятельность и ныряешь в них, как в очаровательную сказку или в облако доброго волшебства.

 Наряду с  открытием мне этой тайны внутреннего понимания боевых «дао» - небольших участков Пути, учитель смог снова стать партнёром в тренировочных поединках. Видимо, его тело и натура радовались обретённому здоровью, поэтому он с наслаждением колотил меня. Я продолжал с изумлением и восхищением наблюдать за его умением вести бой, за предвосхищением моих действий своими контрвыпадами. Было удивительно, что при всех моих усилиях, мне никогда не удавалось вести схватку, руководить своими действиями. Это всегда были только движения, вынужденные необходимостью защититься от очередной оплеухи или хитроумной подсечки.

 Как наставник часто повторял после очередного занятия: «Ты, Лань, остаёшься настоящим преданным учеником и никак не хочешь стать наставником. В тебе есть редкое качество – нежелание превзойти учителя, чтобы уберечь его от позора побеждённого. У тебя есть все способности к превосходству, но нет желания. Ещё раз я благодарю судьбу и Дао за такой подарок!». И после чего, он мог опять немилосердно подвергнуть меня болезненным урокам почти реальных атак. Правда, затем, ему же приходилось делать массаж онемевшей или вздувшейся части моего тела, разгонять энергию или делать компрессы.

Я чувствовал, что он прав в своих словах и поступках, действительно находя внутри себя скрытую в глубине частичку, запрещающую мне даже думать о возможности сделать что-то нехорошее УЧИТЕЛЮ.

 Он был для меня больше, чем, неожиданно обретенный в опыте брата, отец, важнее, чем моё самолюбие, неизмеримо выше, чем боль физического тела. С ним я перестал быть странником, а стал путешественником. Я перестал бесцельно блуждать из одного бытия в другое, а шёл от одной вехи к другой по чётко проложенному и захватывающе интересному ПУТИ.