Мы добрались до монастыря как нельзя более во время потому, что два дня спустя зима пленила район, засыпав перевалы, ущелья и возможные пути сообщения с остальным миром толстым покровом снега.

 Шесть последующих дней над монастырём свирепствовали вьюги и бураны, сметая надежды тех, кто хотел бы пуститься в странствие или нагрянуть в гости к соседям, живущим неподалёку.

 Для монастырских жителей такая непогода была возможностью полностью сосредоточиться на внутреннем совершенствовании, очищении и успокоении. Почти всё время они проводили или в храме, погружаясь в молитвы, или в зале медитаций, ища пути самопознания. Бушевание стихии за толщей каменных стен только помогало обретению внутреннего уюта, наслаждению мерной поступью монастырского времени в атмосфере общего дружелюбия и спокойствия.

 Неприветливость погоды заставила монахов надёжно закрыть все выходы на террасу, сохраняя тепло и не позволяя ветрам ворваться в жилые помещения. Те, кто отваживался выйти наружу, вынуждены были обвязывать себя верёвкой, чтобы не быть сметёнными неожиданным яростным порывом ветра, и с видимым облегчением возвращались внутрь, переводя дух и отфыркиваясь.   

 Нам нравился поиск внутреннего равновесия в полной изоляции, но для Ши, попавшей в мир нависающих со всех сторон острых клыков хищных гор, добровольное погребение в утробу горы должно было быть сущим наказанием.  Для жительницы равнин, привыкшей видеть горизонт далёкой прямой линией, которая наполняет натуру спокойствием и отрешённостью, горная гряда, теснящаяся вокруг, выглядела угрожающе. Невозможность перемещаться куда вздумается и, особенно, когда вздумается, была очень угнетающей. Поэтому, когда настоятель, словно почувствовав в ней рождение состояния пойманного зверька, обратился к нам с довольно необычным предложением, мы оба с радостью согласились. 

 По окончании вечерней молитвы, отпустив братьев продолжить самостоятельную работу в зале медитаций, он сел напротив и пустился в рассуждения, заставившие почувствовать важность ситуации, пленившей нас.

-         Дети мои, - он взглянул мельком на меня и, усмехнувшись, добавил – в переносном смысле, конечно. Судьба, оберегая вас сначала от шутовской свадьбы на потеху толпы стервятников, притащила сюда, а теперь заперла на долгие зимние времена наедине. Она предоставила вам возможность понять и обогатить ваши чувства друг к другу.

-          Воспримите будни монастырской жизни, как необходимое условие взращивания и укрепления супружеских уз, нуждающихся в осторожном и бережном обращении в стадии их рождения. Я думаю, что в любых других условиях ваш союз был бы обречён на неизбежное превращение в непонимание, обиды, а, затем, на обоюдную ненависть.

-          Раз уж мы заперты в священной горе на несколько сезонов, почему бы не воспользоваться этой редкой удачей. Мы можем провести полный «ритуал сплетения двух судеб», церемонию, позволяющую молодым людям объединиться энергетически и чувственно. После этого вы будете обладать достаточной способностью защищать ваше счастье и любовь. Хотя я проделывал ритуал последний раз, будучи ещё в прошлом теле, но хорошо помню все его этапы.  Можно сказать, что возникли все условия реализации ритуала – есть знаток ритуала, готовый повести вас в дорогу познания, есть много свободного времени, есть влюблённый молодой человек и его прекрасная спутница.

-          Так как от результатов ритуала будет зависеть возможность быть счастливыми и способными беречь свои чувства, я, в общем – то и не спрашиваю вашего согласия, а опираюсь на готовность ваших натур бороться за свою любовь. И, вероятно, от того, с какими результатами вы пройдёте все этапы процесса, зависит ваша дальнейшая совместная жизнь.

 Он сделал многозначительную паузу, пытливо посмотрев на нас, и заговорил совершенно о другом:

-         Теперь, когда первый вопрос решён, хочу вас спросить: что вы знаете об удовольствии?

-         Семейная жизнь – это постоянное соприкосновение двух натур и если некоторые части её лишены радости общения, удовольствия быть рядом – где-то в глубине натур откладывается горечь. Соприкасаясь с разными гранями натуры, она обжигает их и делает жёсткими и колючими. После этого образовавшиеся шершавые рубцы на гранях начинают причинять боль и беспричинное раздражение всей натуре, беспокоят её и ранят, а внешне у этого человека создаётся впечатление, что больно ему делает поведение его спутника. Всё более частое осознание источника проблемы в самом близком человеке начинает искажать отношения с ним, воздвигая между людьми всё более жёсткую и уродливую преграду. Обыденность, привычка – враги любви, а потеря удовольствия жить рядом – первый шаг к уничтожению её.

-          Лань воспитан в традициях учения, ценящего удовольствие, как одно из первых условий нахождения смысла жизни и развития.

-          Монах – даос, да и просто, последователь  познания Пути отличается от любого человека способностью быть естественным, правдивым с самим собой, всегда, какие бы условия жизни не предлагало ему великое Дао.

-          Первое, что он делает, - это непредвзято воспринимает ситуацию, в которой оказался. Понимание ситуации позволяет, затем, начать поиск своих внутренних качеств, совпадающих с внешней мелодией и входящих с нею в резонанс. Будучи в храме, он становится неотъемлемой частью ритуала молитвы, попав в компанию завсегдатаев трактирных удовольствий, он с наслаждением ныряет в их атмосферу. Встретив на своём пути бандитов, желающих обобрать первого встречного, ему предоставляется возможность поспорить с ними, используя самые весомые аргументы, которые позволяет воплотить его боевое мастерство. Если судьба занесла его в постель к соблазнительной девице, он остаётся на высоте даосского искусства любовных утех.

-          Самое главное и сложное, по началу, - это истинность, естественность его поведения и не во внешнем выражении, а во внутреннем воплощении. Он получает искреннее удовольствие в любом событии, позволяет своей натуре раскрыть, может быть, неожиданные даже для него самого, качества, которые непременно присутствуют в любой натуре, способной быть свободной от общественных ограничений. Но он не демонстрирует свои способности, а только использует!

 Настоятель прервал медленное повествование, подобное чтению священной мантры, вперил взгляд на нас, окутывая и проникая внутрь. От этого действия или, может быть, от важности смысла сказанного, но у меня зашевелились волосы на голове. Я взглянул на Ши и увидел, что она побледнела, губы напряглись, как если бы она собралась заплакать. Безотчётно, я взял её кисть в свою и легонько сжал, желая поделиться с ней внутренней силой. Она посмотрела на меня с благодарностью, слегка улыбнулась и осторожно освободилась от моей опеки.

 Слегка повысив голос, чтобы внедриться в наше внимание, отвлёкшееся на взаимную заботу, настоятель продолжил объяснение:

-         Сейчас вы находитесь в одной из святынь даосизма, в монастыре «молодых бамбуковых побегов», пристанище для душ, нуждающихся в укреплении, нахождении своих скрытых возможностей. Священная гора вздымает энергию, способную пробудить мельчайшие крупицы способностей, которыми наделила природа и предначертанность судьбы каждого из нас.

-          Святое место предполагает соответствующее поведение и внутреннее состояние. Все натуры, оказавшиеся здесь, одинаковы перед силой обогащающей их, равны в важности внутренних изменений и получают возможность обрести внутреннее равновесие. Здесь нет разделения на мужчин и женщин, но нет и условий, выделяющих их разность. Жизнь в монастыре – это сосуществование родственных натур, без каких бы то ни было плотских отношений.

-         Так как вы приняли решение быть вместе, судьба предлагает вам использовать пребывание в монастыре для прохождения брачного даосского обряда, истинного ритуала слияния натур. Сама судьба привела вас сюда именно в момент, когда и пути к отступлению совершенно отрезаны. Чтобы убедиться в этом, достаточно высунуть нос наружу и оценить заботливое бешенство природы, искренне пекущейся о вашем благополучии. Так что не будем терять времени на скуку и тоску, а заполним его важными действиями, наполненными удовольствием и внутренним развитием.

 От такого поворота разговора, невинно начатого проповедничеством каких-то постулатов, чтобы лихим разворотом швырнуть наше внимание в перспективу чего-то неведомого – вот истинное мастерство коварства учителя. Восхитившись внутренне и похлопав себя по плечу (мысленно, разумеется!), я проворчал себе (опять же, молча): «Ты совершенно забыл, Лань, искусство учителя дёргать за разные верёвочки твоей натуры. Держи ухо востро, он уже затащил тебя в какую-то, только ему, пока видимую, ловушку».

-         Завтра утром мы начинаем первый шаг пути вашего очищения, «оповещение мира звоном восьми колоколов».

Наставник отпустил нас отдыхать, а сам пошёл навестить больного, всё ещё большую часть времени бредившего в беспамятстве.

 Ши шла рядом со мной, опустив голову и погрузившись в тягостные размышления. Не решаясь прервать ход её мыслей, я вёл её по галереям переходов, пока, сам того не заметив, не оказался в коридоре, ведущем к внутренней части храма. Продолжая перемещение, мы вошли в священное пространство, раскрывшее купол свода высоко вверху, в темноте которого звонко отдавались звуки наших шагов. Не задумываясь, почти машинально, я подошёл к полированному панцирю каменной черепахи, отражавшему в глубине ромбов отблески огоньков лампад, освещающих суровые образы небожителей в зоне алтаря.

 На вопросительный взгляд Ши, удивлённой таким окончанием прогулки, я подхватил её подмышки и посадил на чёрный, таинственно мерцающий камень. Пробежав пальцами по цепочке нужных гексаграмм, я оседлал, в свою очередь, величественную долгожительницу. Пол под нами дрогнул, окружающее пространство слегка сдвинулось и на месте, где только что стоял я, открылась дыра входа в подземелье.

 Увлекая Ши за собой, я съехал на пол, помог ошеломлённой спутнице удержать равновесие и элегантно поволок её в чёрный проём. Когда, споткнувшись вторично и не удержавшись, Ши стала падать, я подхватил её, как бы случайно, в объятья и спустился в зал Лотоса Тай Цзы, бережно прижимая добычу к груди.

 В кромешном мраке пространства, стены проявляли столбцы иероглифов, змеившиеся тугой пружинистой вязью до пола. Когда же я прошёл в центр круга, поставил Ши на пол рядом с собой и громко сказал: «Приветствуем тебя, Лотос, в святилище твоих владений. Я привёл сюда спутницу, с которой надеюсь прожить счастливую жизнь!», каменные исполины выплеснули из пастей снопы искр и струи пламени.

 Такая неожиданно бурная реакция заставила меня вздрогнуть, а Ши тихонько вскрикнула, оглядываясь на окружающих нас чудовищ.

-         Долго же тебе придётся трудиться, малыш, чтобы создать подобие того, что ты видишь своим влюблённым взглядом! – хрипло произнесла статуя, стоящая у входа.

-         Ты действительно уверен, что она хочет разрушиться, чтобы перевоплотиться? – последовал вопрос статуи с головой ящера, стоящей за нашими спинами.

-         И ты веришь, что ей удастся выдержать боль оживающих шрамов израненной и искорёженной натуры, не позволяя ей укрыться в ещё более тёмных уголках беспамятства? – рыкнул, меча молнии огня из бешено вращающихся глаз, хвостато-рогатый демон справа.

-         То, что ты привёл её сюда ещё до начала движения спирали ситуаций, предназначенных или взорвать ваши жизни или сплавить, действительно необдуманный шаг с твоей стороны, юноша. Теперь сжатая пружина начнёт распрямляться, уже сейчас, и я не знаю, какое чудо может спасти вас! – прогремел голос следующего вещуна.

Вокруг нас пробежала оранжевая змея огня, пробуждающая внутреннее кольцо магического рисунка на полу, заполыхали разными цветами лепестки внешней гряды, затем, внутренней. Хорошо знакомый, но предпочитающий быть забытым, гул, переходящий в визг, охватил наши головы, сжал до боли виски, заставил нас упасть на колени, а потом, ничком, в тщетной попытке зажать уши руками. Пространство завибрировало и исчезло, втянув нас в черноту неизвестности…

 Я сижу в нише, под водопадом, среди крошечных капелек водяной пыли, окутывающих тесноту пространства освежающим туманом. Напротив меня уютно устроился на камнях старичок, в образ которого любит воплощаться Лотос Тай Цзы. Между нами мерцает поверхность небольшой лужицы, в которую я почему-то  засунул босые ноги и беззаботно хлюпаю крошечными пальчиками.

 Оглядывая себя, недоумённо обнаруживаю, что на вид мне лет шесть, одет я в какие-то странные лохмотья, из которых торчат маленькие ручонки, покрытые густой рыжей шерстью. Продолжая опускать взгляд, я нахожу свои ножки, тоже лохматящиеся волосатой рыжиной.

 Совершенно несогласный с такой трансформацией, я поднимаю вопросительно-возмущённый взгляд на старичка, невозмутимо причмокивающего губами вслед какой-то фразе, вылетевшей у него изо рта. Она ещё продолжает пузыриться своими извивами между нами, поэтому я успеваю ухватить её хвост, в попытке вобрать содержимое: «Неплохой спектакль я устроил этой самонадеянной девчонке! Надолго – же ей запомнится урок перевоспитания по методу старого Л. Т. Ц.»

 Обнаружив моё недоумение по поводу лохматого облика, он небрежно махнул рукой: «Не волнуйся, это пройдёт. Ну что делать, если твоя истинная натура предпочитает образ обезьяны! Как только завершится период её изменений, она снова сможет приобрести облик обворожительного безволосого олуха, хотя мне ты больше нравишься маленьким проказником».

 И, после непродолжительной паузы: «Только стопы не вытаскивай из воды, иначе процесс твоей переделки остановится».

 На другой вопрос, разноцветным пузырём шлёпнувшийся у его ног, Лотос указал на лужицу: «Да вот же она, вон та, почти бесцветная мочалка перепутанных узелков, которые пытается распутать безвремение».

 Я с трудом смог различить в прозрачной глубине воды сплетение мягко шевелящихся клубочков желтоватых нитей, а при достаточно длительном наблюдении смог уловить момент расслабления и освобождения одного из многочисленных узелков.

 Наблюдая за мной, заворожено следящим за дорогим мне пучком перепутанной судьбы, Лотос довольно улыбнулся и добавил: «Уже сейчас я с удовольствием предвкушаю растерянность твоего наставника, когда он обнаружит завтра ненужность всей сложной ритуальной чепухи, подготовленной им для измывательства над хрупким существом, готовым пойти на любые жертвы ради воплощения своей мечты».

  И на мой вопросительный взгляд он безжалостно уточнил: «Конечно, я имею в виду не тебя. Я совершенно случайно вспомнил про возможность полного перевоплощения натуры, когда услышал фразу, оброненную одним из древних в момент твоей высокопарной тирады представления подружки в зале познания. Он недоумённо спросил у другого реликта: «А что, теперь уже не действует отмывание натуры в безвременном гроте?».

 Естественно, это навело меня на мысль окунуть вас в купель размывания горестей и забот».

 Лотос запустил руку в тёплую лужицу и принялся взбалтывать воду под пучком волокон. Пузырящиеся струйки потянулись от его ладони к узелкам и принялись лопаться в гуще сплетений, сотрясая нити. Подняв глаза и натолкнувшись на мой обеспокоенный взгляд, старый проказник приблизил кисть к моим крошечным лохматым стопам, погружённым в жидкость, и проделал несколько таких же движений.

 Несколько цепочек пузырьков, связанных между собой невидимыми силами, коснулись подошв, обожгли кожу, взорвали преграду и спокойно начали подниматься по ногам, направляясь в моё тело обезьянки. На своём пути они вспыхивали огнём и сыпали искрами при встрече с любым сгустком плоти, заставляя меня дёргаться, подпрыгивать и конвульсивно подёргивать лапками.

 « Чего только ни сделаешь для того, чтобы создать хотя бы видимость счастья для двух натур, чуждых друг друга – проворчал Лотос, расширяя воздействие, чтобы направить жгучие гирлянды одновременно на плавающий пучок волос и на корчащееся тельце. – Всматриваясь в ваши глубины, становится всё более очевидно, что вы не созданы для совместной жизни. Придётся серьёзно потрудиться, чтобы позволить вам окунуться в нудные будни семейного счастья».

 Он продолжал что-то говорить, но я был не в силах удерживать внимание на пузырях переливающейся информации слов, в то время, как колючие шарики стали взрываться у меня в голове, в глазах, в ушах.

 Окружающий мир исчез, сметённый лавиной зелёных пузырьков, лопающихся повсюду, чтобы уступить место следующим. Каждый из них вспыхивал ярким пятном, прежде чем исчезнуть перед глазами, издавал звучный щелчок, перед тем как растаять в ушах и обдавал пространство внутри головы болезненным зудом, если предпочитал там покончить с собой. Вот уже стало невозможно отделить ощущения какой-либо зоны, я превратился в мешок, где мириады колючих зелёных снежинок завертели настоящую вьюгу. Воображение (хочется верить, что это оно, как всегда, решило сыграть со мной очередную шутку) услужливо добавило завывания ветра и холод, коварно прокрадывающийся вглубь, и леденящий что-то, оставшееся от меня.

 Я обеспокоенно завращал взглядом в попытке обнаружить источник холода, затем принялся крутить головой, которую обнаружил лежащей на жёстком изголовье и, наконец, открыл глаза, оказавшиеся, к моему облегчению, на привычном месте. Но в данный момент они оказались бесполезны, потому что вокруг сгустилась кромешная темнота, без единой искорки света. К счастью оставалась возможность видеть энергетически, что я и сделал, с удивлением осматриваясь вокруг.

 Оказывается я лежу в своей постели в, до боли привычной, родной комнате, один…

 Где я потерял Ши?!!

  Какой порыв вьюги унес меня из грота зелёных пузырьков в мою келью, бросил на постель, не удосужившись даже накрыть одеялом???

 В панике я принялся ощупывать руки и ноги, ожидая натолкнуться на густую поросль рыжей шерсти, но к великому облегчению, обнаружил привычную гладкую поверхность человеческой кожи и, кажется, обычные размеры частей тела.

 Осознание того, что я оставил Ши на узоре Лотоса Тай Цзы, в состоянии беспамятства, возникновение картины её пробуждения от холода в незнакомом месте, в непроглядной черноте, окружённой давящим присутствием каменных идолов заставило меня вскочить, чтобы помчаться на выручку…

 Я остановился в дверном проёме, пригвождённый к месту очередной мыслью: «Если я оказался у себя в комнате, не помня возврата, то возможно также не помню и сопровождения Ши в отведённую ей келью…»

 Энергетическим хоботком я прикоснулся к пространству внутри её комнаты и с облегчением обнаружил спящую девушку в глубине постели.

 Сокрушённо признав отсутствие каких бы то ни было воспоминаний, я скорее прыгнул в своё логово, зарылся в одеяла и замер, стараясь согреться.

 Куча колящих любопытством вопросов не помешала мне погрузиться в сновидения, как только тело стало согреваться. Замелькали неясные тени и я снова оказался сидящим на краю небольшого озерца, болтая коричневыми лапками в тёплой воде.

 Лотос поднял голову и, взглянув на меня, спросил, вернее, выпустил гирлянду пузырей, составляющих вопрос: «Ну что, убедился в том, что всё в порядке? Я проводил ваши тела уже довольно давно…»

 Приглядевшись ко мне, он продолжил, видимо, прочитав мои мысли, хотя я и не заметил, что мысленно пропузырил хоть что-то: «Гостью я постарался накрыть, заботясь о приличиях, ну а тебя посчитал достаточно взрослым для самостоятельной заботы о своём теле, но, как видно, напрасно…

 Зато, таким образом, продрогнув, ты побывал у себя и немного успокоился».

 И, немного помолчав, вспучил вопрос, совершенно не понравившийся мне, ни цветом, ни смыслом: «Что ты нашёл в ней? Видишь, сколько приходится возиться с распутыванием искорёженных участков её судьбы? И весь этот серьёзный труд только для двух лет вашего благоденствия – мне это не кажется стоящим…»

 Он опустил голову, принявшись осторожно пробулькивать пузырьками очередной узел спутанных волокон, подрагивающих в колебаниях воды.

 «С другой стороны, при отстранённом анализе некоторых за и против, можно признать важность вашего будущего в твоей судьбе. Это повлечёт быстрое взросление и прозрение твоей легкомысленной натуры».

И, после очередной паузы, показавшейся вечностью моему, похолодевшему от неожиданности услышанного, обезьяннему сердечку, добавил: «Определённо, ты являешься любимчиком Дао. Доказательством этого служит череда пройденных и ожидающих тебя страданий, заботливо подготовленных на каждом повороте твоей судьбы…

 Тебя зовут…»

 Где-то в другом срезе меня возникли непонятные ощущения, которые, после некоторого замешательства, я воспринял, как прохладные ручейки следов, поднимающиеся по какой-то части меня, оказавшейся впоследствии лицом.

 С трудом приоткрыв глаза, я обнаружил силуэт Ши, сидящей рядом с моим изголовьем и мягко скользящей кончиками пальцев руки по моей щеке. Тусклый зимний утренний свет окутывал её фигуру множеством теней, скрывая лицо в сером полумраке, но не способен был спрятать блеск её огромных глаз. Она грустно смотрела на меня и, увидев, что я открыл глаза, шёпотом произнесла: «Опять ты воюешь где-то, мой милый дракон. Наверное, пора вставать, нас, видимо, ждут».

 Моё сознание, пойманное между двумя реальностями, тщетно пыталось решить, в какую из них важнее нырнуть в данный момент. В конце концов, убеждённое ласковыми прикосновениями пальцев, оно отвернулось от, ставшего исчезать во мраке, образа старика, наблюдающего за его колебаниями, и выскользнуло в холодное пространство, навстречу любви. Поймав губами хрупкие пальцы Ши, я принялся греть их дыханием и мягко целовать.

 Время послушно распахнуло крылья, обняло нас, закутало остановившимся мгновением счастья слившихся душ и увлекло в свои недра. Окружающий мир исчез, позволив нам выразить друг другу переполняющие нас чувства, заполнить теплом и силой любви все самые укромные уголки наших натур и тел, насытить их силой надежд на счастье.