90. Участь наследника

Уф! Я с облегчением выдохнул воздух и расслабился. Ничего не исчезло, ни вчерашний день, ни пятнадцать предшествующих ему!

 Каждое утро теперь сохраняет память прожитого дня и последующей ночи. Магическое действие наставника, изгнавшее какую-то тварь, поселённую внутри моей памяти, чтобы сжирать рождающие бутоны осмысления событий, пробуждает надежду на выздоровление измученной болью потери натуры.

 Между мною и болезненной потерей Ши создаётся и утолщается прослойка  прожитых дней - перегородок. Каждое следующее утро вчерашним днём, становящимся чем-то оформленным, созданным, отодвигает кровоточащую рану в глубь прошлого и помогает мне освобождать какую-то часть внимания, сознания, жизни для погружения в течение событий, наплывающих, как мерно плывущие по небу облака.

 Сегодня я, впервые за эти, ставшие драгоценными для меня, дни, проснулся с чувством жуткого голода. Всё внутри требует еды, трепещет в нетерпении и в предвкушении праздника желудка.

 Голод, желание оголодавшего тела, внутренний вопль требования пищи – какое это замечательное чувство! Оно утверждает желание жить, набраться сил для действий, открытий, приключений! Для полноты счастья сейчас бы добавить ещё и иссушающую жажду, испепеляющую нутро в едином животном спазме!

 Это был бы венец доказательства своему рассудку, что тело здорово, сильно и требовательно. В такой момент невозможно отвлечься от его нужд! Оно становится властелином бытия и диктует последующие действия!

 Я прислушался к внутренним позывам, но с сожалением констатировал, что с жаждой мой организм немного подкачал. Зато послышался отдалённый, но настоятельный призыв к освобождению тела от вчерашней влаги, скопившейся внизу живота.

 Часть сознания услужливо подсказала выход – освободиться от излишков, а затем снова лечь и подождать появления жажды. Соблазнительно, конечно, но вторая, более расчётливая часть, возразила, что в прохладе комнаты придётся ждать это чувство не менее двух дней. Представив себя валяющимся два дня в постели, в ожидании дополнительного удовольствия, я смело отмёл такой соблазн и вскочил на ноги…

 Выйдя на террасу, я попытался замереть в восторге при виде разноцветия небесного купола в предвосхищении появления дневного светила. Предрассветные переливы красок, от зелёного, через лазурный, во все оттенки жёлтого, оранжевого, с переходом в фиолетовый, должны были бы заставить меня раствориться в экстазе, но ногам совершенно наплевать на все красоты вселенной, когда желудок подвело от голода. Не задерживаясь ни на мгновение, я устремляюсь на кухню, крутя головой, чтобы успеть вобрать прелести праздника для успокоения части себя, уже начавшей корить меня за попустительство прожорливой животной натуры.

 Обширное пространство трапезной было ещё пустынно. Только один из молодых братьев, недавно вошедший в нашу общину, возился у печки, разводя огонь.

 Пробормотав приветствие, я, не мешкая, приблизился к нему, не обращая внимания на удивлённо – вопросительный взгляд, подхватил на плите котёл с остатками вчерашнего ужина и шмякнулся с ним в обнимку на ближайшую скамью. Погрузив черпак в глубину овощной похлёбки, занимающей примерно треть объёма посудины, я успокоённо подумал, что такого количества пищи должно хватить, чтобы заморить-таки остервенелого червячка голода. Даже не удосуживаясь выплёвывать чьи-то крохотные лапки, ножки и хрящики хвостиков, я принялся стремительно опустошать приятно-весомую ёмкость.

 Котёл был уже достаточно чист, я собрался выполнить завершающий жест ребром ладони, чтобы собрать со стенок затерянные кое-где крупинки остатков вкусного блюда, когда в дверях возникла пухленькая фигура настоятеля, да так и застыла в проёме, осенённая отблесками рассвета.

 Я поднял на учителя смущённо начавшее краснеть лицо, нижняя половина которого продолжала ожесточённо перемалывать последствия переброса содержимого котла в звучно урчащий от удовольствия живот. Рука повисла, приподняв локоть в порыве смачного движения, да так и застыв, оставив кисть в контакте с холодным бочком посудины.

 Попытавшись неловко приподняться в приветственном поклоне и отвлёкшись вниманием на изумлённое выражение лица наставника, я на мгновение забыл, чем был только что занят, поэтому котёл скользнул с моих коленей и попытался упасть на пол. Рука, всё ещё находившаяся внутри его, машинально выполнила «обратный разворот веера» в надежде воспрепятствовать такому повороту события, после чего увесистая посудина вдруг взлетела, чуть ли не к потолку и, устремившись в угол зала, звучно ударилась об стену и со звоном, отдалённо напоминающим колокольный, покатилась по полу к середине.

 Моя рука, благополучно завершив изящное движение, остановилась над головой, роняя какие-то крупинки пищи на всклокоченные волосы. Чтобы придать этому некоторый штрих осмысленности, я, к своему немалому удивлению и продолжающему нарастать изумлению учителя, начал расчёсывать волосы растопыренной пятернёй, в надежде немного усмирить непокорную поросль. Что ещё более удивительно – это оказалось сегодня мне по силам потому, что жир, обильно покрывавший кисть руки, перекочевал своей большей частью на голову и слепил волосы в быстро застывающий скользкий панцирь.

 Брат, занимающийся плитой, явно не привыкший к таким ритуалам приветствия двух настоятелей, съёжился, спрятал голову в плечи, но, обнаружив торжественность обстановки, быстро справился с растерянностью. Подойдя к лежащему на боку, лоснящемуся закопчёным боком, котлу, он, еле слышно пролепетав извинение, наклонился и, поднатужившись, оторвал увесистую посудину от пола. Быстро семеня полусогнутыми ногами, он донёс котёл до плиты и, с громким кряхтением, водрузил его на ближайший край.

 Дождавшись благополучного разрешения ситуации, наставник, почти крадучись, вкатился в помещение, подошёл почти вплотную ко мне и, засветившись радостной улыбкой, воскликнул:

-         Пробил долгожданный час! Ты полон сил и пышешь здоровьем! Твоя жизнь миновала пороги и водовороты, чтобы вернуться в русло избранного пути познания мудрости! Такой момент не может быть случайностью, это перст великого Дао, указывающий нам знаменательный миг!

Наполняясь экстазом, настоятель взметнул руки над головой в благодарственном жесте.

-         Мой мальчик, ты познал «прелести» жизни и сгораешь от нетерпения всерьёз заняться жизнью монастыря!

 Не обращая ни малейшего внимания на мой жест категорического несогласия, он торжественно продолжил:

-         Как у нас с тобой было согласовано, по завершении беспутного участка Пути, затраченного на познание несправедливости жизни, ты вступаешь в справедливое управление жизнью братьев, ждущих от тебя указания Пути к божественному озарению и умиротворению! Для меня же это час начала сбора жизненной паутины в комочек, который я смогу унести с собой в храмовый пантеон!

 Ошарашенный такой перспективой, я тупо смотрел на сияющее ликованием лицо самого дорогого мне человека, с восторгом возвещающего неизбежность расставания.

 До такого извращённого способа мышления я ещё явно не дорос!

 Не могу я радоваться, ощущая пустоту жизни в надвигающемся будущем! Только недавно потеряв одного близкого человека, восторгнуться неминуемостью исчезновения другого, самого важного в моей жизни…

 Такое не под силу вынести даже моему закалённому в невзгодах желудку!..

 Не в силах сдержать волну горечи, я опрометью выскочил на террасу и, с высоты птичьего полёта, безжалостно выблевал в долину, приветливо светящуюся изумрудностью зелени, весь, с таким аппетитом проглоченный, завтрак!

 Вытерев слёзы, выступившие на глазах, оплакивающих потерю такой необходимой пищи, и разогнувшись, я повернулся к наставнику, стоящему за спиной, и, постаравшись изобразить улыбку, проговорил:

-         Учитель, я буду очень долго немного болеть, чтобы тебе не требовалось уходить из нашей жизни. Если же этого недостаточно, то могу попробовать ещё раз начать непутёвый Путь, только объясни что надо делать.

Откуда-то изнутри меня хлынул поток сбивчивых слов, пытающихся выразить моё несогласие с очередной несправедливостью судьбы, только что вернувшей меня к жизни, чтобы тут же отнять её самую главную часть!

 Я старательно убеждал, терпеливо слушающего мою галиматью, наставника, что ничего ещё не умею, совершенно не готов создавать что-то, и тем более вести кого-то по истинному Пути, который скрыт во мраке неведения от меня самого.

 Меня понесло даже на крайнюю меру убеждения, почти ультиматум, выпалив ему, что я только чувствую окружающее нас богатство жизни, скрытое в недрах храма Истинное Знание, но всё ещё надеюсь, что учитель снизойдёт до своего глупого ученика, приоткрыв сокровища Дао, и найдёт возможность стереть с моих глаз пелену невежества.

 Я пообещал приложить все возможные усилия и старания для овладения основами мудрости жизни, так легко и естественно применяемой настоятелем.

 Видимо, говорил я достаточно долго, потому что обнаружил, что солнце уже поднялось высоко над головой и принялось немилосердно печь мозги, залепленные покровом жира. На шею и по лицу начали робко стекать капельки ароматно пахнущих остатков утреннего пиршества, смешиваясь с испариной, выступившей на лице.

 Почувствовав, что я выплеснул в словах что-то, сдавившее до того душу тяжёлым камнем, и, обнаружив внутреннюю пустоту, я замолчал, тупо смотря в эту брешь, образовавшуюся во мне.

 Молчание обволокло нас и уплотнилось. Тело стало расслабляться, и на поверхность сознания вновь всплыл волчий голод, подхлёстываемый теперь яростной жаждой, иссушающей воспалённые органы. Но, почему-то, теперь меня это совсем не обрадовало… 

 Прервав мои скорбные размышления, настоятель осторожно взял меня за рукав и повлёк в сторону тенистой части террасы. Достигнув прохлады стены, защищающей только небольшую часть площадки в час позднего утра, он повернулся ко мне лицом и мягким голосом принялся терпеливо объяснять свои действия, как обычно он делал, пытаясь что-то вдолбить в мою бестолковую голову:

-         Лань, ты ведь уже совсем взрослый. Твой жизненный опыт перевалил за тридцать лет, хотя  боги спрятали треть его, оставив тебя в сознании юноши. Знания, опыт, годы впечатали свои следы в твоё тело, сделав его сильным, выносливым, закалённым. То же самое они сделали и с твоей натурой, ставшей самостоятельной, готовой к воплощению целей собственной судьбы, что ты, в общем-то, и начал делать почти двенадцать лет назад, когда ушёл из монастыря в жизнь. Это была только твоя жизнь, с приобретениями, важными только тебе, с трудностями и страданиями, предназначенными только твоей натуре.

 Настоятель испытующе посмотрел на выражение моего лица, на облик, выражающий вопиющее несоответствие его слов и моего вида, улыбнулся и закончил:

-         Сейчас ты возьмёшь в кладовой побольше мыльного корня и спустишься к водопаду, чтобы смыть многолетнюю усталость, слои страданий заточения и эти ужасные ручейки жира, пахнущие так аппетитно, что у меня начинает подводить живот от голода. Конечно, жаль уничтожать этот замечательный способ усмирения твоей шевелюры, но ничего не поделаешь – не можем же мы позволить себе такую роскошь – поставить тебя в трапезной в роли чучела, возбуждающего аппетит своими ароматами. Песочком, мыльным корнем и свежей водой ты поможешь вернуть мне моего ученика, пропадающего где-то уже целое десятилетие.

 Как в добрые старые времена, без сомнений и колебаний я отвесил учителю низкий поклон и помчался выполнять задание.

 Солнце уже перевалило на вторую половину дня, когда мы снова оказались на террасе, немного в другом месте, где в данный момент пряталась прохлада, и пустились в дальнейшие рассуждения. Так как только что мы смогли немного перекусить, а уж воды я нахлебался достаточно, отмывая клейкую шапку жира, то и внутреннее и внешнее, наконец-то вошло в соответствие.

 Окинув меня довольным взглядом, с остановкой внимания на всклокоченной заросли волос, наставник удовлетворённо хмыкнул:

-         Как будто и не было лет твоих странствий! Как всё-таки не хватало мне вот таких мгновений единства нашего внимания, поисков и общения!

 Он немного помолчал, перед тем как сказать:

-         Знаешь, Лань, честно сказать, ты разбаловал меня. У меня никогда не было такого верного друга, пытливого ученика и так нуждающегося в моей помощи скитальца. Мы с тобой очень похожи по составу наших истинных ценностей, даже в наиболее укромных уголках натур, и не способны на предательство друг друга. В любых других условиях жизни это было бы нашим огромным недостатком, решающей слабостью, которую использовали бы все, кто хотел бы уничтожить нас. Нам очень повезло, что судьба позволила нашу встречу в укромном, затерянном уголке горной глуши, в спокойствие и сосредоточенности монастырского быта.

 Тряхнув головой, чтобы отогнать сентиментальность, накрывшую его натуру сиреневым облаком, учитель продолжил другим, более решительным тоном:

-         В своей страстной утренней речи ты высказал всё, что я хотел сказать до того, как твоё тело не занялось удобрением почвы у подножья нашей горы. Я и предполагал объяснить тебе, что собираюсь перекочевать в стан мудрых бездельников только тогда, когда почувствую твою готовность к самостоятельности, когда, без всякой спешки, соберу с собой всё самое ценной со своей паутины жизней. Получается довольно значительный объём работы, могущий продлиться, по моим самым оптимистичным подсчётам, примерно четыре – пять лет. За это время моего прощания с миром, мы продолжим твоё обучение, да, к тому же, я надеюсь, что к тебе вернётся память о стёртых опытах жизни, где натура реализовывалась, как я предполагаю, во многих неожиданных гранях своего существования. Только когда мы с тобой почувствуем готовность к изменению способа нашего общения только на энергетический, только тогда ты проводишь меня на отдых, позаботишься об этом теле, (он ткнул пальцем себя в грудь) и начнёшь жизнь даосского отшельника.

 Он немного помолчал:

-         Но и это совсем не так. Тебе никогда не придётся испытывать истинное одиночество, ведь с тобой всегда будет Лотос Тай Цзы, твой дракон, монастырские братья (конечно, если тебе не взбредёт в голову разогнать товарищей, полуслепых в энергетическом мире и слабых в материальном) и, может быть, я. Получается достаточно многочисленная группа поддержки, с которой, я надеюсь, тебе не придётся скучать.

 Наставник испытующе посмотрел на меня:

-         Ну, как, нормально пока? Надеюсь, нет позывов в знак протеста обблевать ещё и террасу?

 И не ожидая ответа:

-         Да, и с сегодняшнего дня мы снова начинаем тренировки, медитации и на твои плечи ложатся храмовые службы.

 Вставая на ноги, он добавил:

-         Сейчас начни твой день с посещения зала Лотоса Тай Цзы. Мне кажется, тебя ждут там интересные открытия. И продолжи опекать Ляо, он очень нуждается в твоей дружбе и опыте. В общение с тобой его натура стала исправлять повреждённые невзгодами зоны и выздоравливать.

 Поклонившись настоятелю, я проводил его взглядом и, словно впервые осмотрелся вокруг.

 Жаркий полдень, глубокое чистое небо, пышущая силой жизни долина, переполненная радостью повседневной деятельности, окутанный суровой мудростью знания храм…

 Мне кажется, передо мною открылась широкая тропа жизни, ясная и приветливая. Приглашение учителя пойти по ней отозвалось вздохом облегчения в душе и одобрительным возгласом согласия разных частей натуры. На мой взгляд, такой момент надо запомнить – впервые нет ни одного ядовитого голоска, пытающегося отравить общую радость!

-         Нет, есть! – произнёс где-то на задворках сознания ворчливо – недовольный голос. – Вместо занятия самопоглаживанием, иди лучше, полюбуйся тем, что наделали, с твоего попустительства, в моём жилище. Не пройти, не проехать! Нагородили невесть что и в ус не дуют! А на законное возмущение настоящего хозяина отмахиваются, посылая подальше! Говорят, что делают всё только для блага! А кто такой «благ»? Почему никто ещё его не нашёл?.. Высокомерно молчат! Так что шевелись, чтобы навести порядок! Я, всё-таки, тоже, в какой-то мере, твоя часть… и совершенно недовольная!

 Вот тебе и безоблачность существования!

 Заметавшись, было, в поисках неведомого возмутителя общей благодати, я во время осадил себя, осознав, что слышу голос Лотоса Тай Цзы, который отвык слышать последнее время, но который мне хорошо известен именно своим сарказмом и старческим недовольством. Просто у него такая манера приветствовать друзей, напоминая им о своём существовании.

-         Не-е-ет! – возмущённо запротестовал голос, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. – У меня не такая манера, а просто невыносимая жизнь из-за тебя! Хватит прохлаждаться, иди, полюбуйся!..

Такое возмущение хоть кого не оставит равнодушным, поэтому, ещё додумывая эту фразу, я уже мчался в храм.

 Уже когда тяжёлая туша черепахи, не торопясь, поехала в сторону, открывая дыру входа в зал древней мудрости, вместо ожидаемого мрака и строгого молчания наружу выплеснулся залп шумов, подобных падению водопада, и сноп разноцветных искр.

 Озадаченный, я нырнул в жерло спуска и остолбенело застыл у подножья лестницы, оказавшись лицом к лицу с чудовищем, небрежно развалившимся на роскошном кресле, расположенном в центре зала, на янской части лепестков лотоса, выгравированных на полу. Остальные чудища, по прежнему стоящие по кругу, у стен, яростно плевались пламенем и остервенело сыпали искрами на всё пространство помещения, отчего просторный, ранее, зал казался тесным и заполненным чем-то. Воздух вибрировал в столкновении множества противоречивых потоков энергии и полыхал смешением красок огня, заполнившего желобки рисунков круга, шестнадцати лепестков лотоса, центральной монады.

 Оглушительный шум, дикая пляска языков пламени, энергетическое напряжение никак не вязались со спокойствием, прямо-таки, умиротворением центральной фигуры, совершенно не обращающей внимания на окружающую суматоху.

 Теряясь в предположениях, я изумлёно глазел на калейдоскоп красок, стараясь узнать истинный облик неожиданного «гостя», с такой небрежностью воспользовавшегося «радушием» хозяев. Это должен быть кто-то, превосходящий нас по энергетическим возможностям, чтобы так возмутительно легко преодолевать всеобщее возмущение…

 Мне, наверное, пришлось бы ещё долго ломать голову над предложенной загадкой, если бы я не обратил внимание на огненную форму, начавшую выделяться среди всеобщего хаоса.

 Толстый ствол огня проявился вокруг кресла и развалившейся на нём гигантской фигуры, замершей в экстазе восьми зажмуренных глаз и оскаленной трёхчелюстной пасти. Становясь всё более видимой, змееподобная колонна огня приобрела форму «символа входа», величественно обрамляющего центральную отвратительную возмутительность.

 Меня осенило! Конечно, я знаю только одного знакомого (я надеюсь), способного на подобные выходки. Примеряя ситуацию к остальным, я всё более убеждался в справедливости догадки (к сожалению, мне пришлось поправить себя), в очевидности подсказки!

 Сосредоточившись и отвесив почтительный поклон замершей в блаженстве внутреннего созерцания центральной фигуре, я мысленно обратился к ней со словами:

-         Я приветствую тебя, небесный учитель, благодарю за то, что ты нашёл возможность посетить нас и раскрасил серый мир нашего существования такими пышными красками.

 Не последовало какой-либо реакции со стороны чудовища, только окружающие его языки пламени заплясали ещё более ожесточённо. Прошло двенадцать ударов сердца и, вдруг, центральная часть пышного спектакля красок исчезла, уступив место молодцеватому ухарю, виденному мною в каком-то из кошмарных видений прошлого. Словно сомневаясь в справедливости выбора, парень схватил в горсть шапку – малахай, украшающую голову, шмякнул в запале ею об землю, изящно притопнул ногой, облачённой в расшитый узорами сапог, и принял облик древнего старца, зябко кутающегося в потёртый облинялый халат и прячущего большую часть худого костлявого лица в складках глубокого капюшона.

-         Учитывая сложившуюся ситуацию, мне показалось более осторожным появиться в части твоей жизни, подобно одной из её деталей. Таким образом, мы не взбаламутим паутину ситуаций, находящуюся под надзором судей, всё ещё занимающихся выяснением причин произошедшей катастрофы.

 Слова прозвучали у меня в голове, но, словно почувствовав важность ситуации, окружающий гвалт внезапно стих, языки пламени уменьшились до размера искр, которые, в свою очередь, исчезли в нахлынувшем вдруг плотном мраке.

-         Я воспользовался символом, который внедрился в твою натуру, чтобы его ключом открыть одну из сокровенных ниш твоего существования и незаметно занять там место, как будто я всегда был одной из её частей. Надеюсь, мне это удалось, хотя один из твоих приятелей явно был не в восторге от необходимости немного потесниться.

 Окинув мысленным взором размеры возмущения, охватившего «одного из моих приятелей», я даже хмыкнул вслух, чем неосторожно привлёк внимание и собеседника и потерпевшего.

-         Да, да! Как я тебе и говорил, здесь теперь творится невесть что, не влезающее ни в какие ворота. И иметь наглость заявить, что это сделано, чтобы незаметно… Хи-хи-хи… Надеюсь, что тебе удастся приоткрыть хоть какие-то глаза твоего предусмотрительного дружка! Вся округа просто гудит от такой «скрытности», даже монашеская жизнь летит кувырком!

-         Ну, конечно, я должен был извиниться за вторжение, попросить немного потесниться на время, но меня никто и не захотел выслушать, а просто бесцеремонно захлопнули створки энергетической защиты, отхватив у моего образа кончики пальцев левой передней лапы! О какой любезности можно говорить после этого! Только поэтому пришлось воспользоваться «ключом» и тогда, от твоего имени, потеснить зажиревших хозяев.

-         Что это имеется в виду под «зажиревшими»? Иногда самим тоже полезно посмотреть собственное отражение!

-         Момент мне кажется несколько неуместным для перепалки между сожителями одной каморки, тем более, что сосуществование может быстро прекратиться!

-         Это, видимо, надо рассматривать как тонко завуалированную угрозу? Судя по замашкам, в качестве аргументов используются только оскорбления и насилие! Да ещё в чужом доме!.. используя чужое имя!.. чужую энергию!.. Самозванец!!!

 Не могу не отметить степень собственного возмужания потому, что перепалка между ущемлённым самолюбием двух уважающих себя личностей, всё более разгорающаяся и обрастающая всё более пикантными деталями их сосуществования, заставила меня тихонько сесть прямо под лестницей и растопырить энергетические уши.

 Такое изощрённое словесное мастерство даже настоятелю не снилось, поэтому было бы преступлением перед искусством попытаться прервать или хотя - бы вмешаться с моей косноязычностью в рафинированность высокой беседы.

 Естественно, выяснение отношений между близкими натурами требует достаточно времени, но я не чувствовал это, как потерю, когда выйдя на террасу после этого бурного диспута, обнаружил звёзды на небе и глубокую ночь на земле.