42. Удачное чудо

Весна не спешила наполнить нашу долину солнечным теплом и стремительно разворачивающимся процессом пробуждения жизни. Весь сезон «начала весны» небо хмурилось буграми ленивых туч, непредсказуемых в выборе то хлопьев снежинок, то пригоршней колючих льдинок, то россыпей капелек дождя, обстреливающих монастырь, висящий над обрывом. Свободолюбивый горный ручей начал, да так и не закончил пока, освобождаться от слежавшегося снегового покрова.

 Иногда по серой пелене неба пробегали валы морщин раздражения, разрывающие крышу туч, но только для того, чтобы приоткрыть другую, чуть более светлую и ещё более неподвижную.

 Несколько раз мы с Шань Шанем пытались пробить, угнетающую свей монотонностью, преграду, чтобы хоть на мгновение увидеть Солнце, удостовериться в его присутствии, почувствовать оживляющее действие на душе и в теле, но наши силы иссякали раньше, чем толщина невозмутимой шапки облаков.

 Осознание, что следующий сезон «дождей», даже своим названием растаптывает надежды на тепло и весеннюю радость, не предвещает каких-либо изменений в погоде, наполняло меня унынием.

 Я уже давно заметил, что солнечный свет, его щекотание поверхности кожи, насыщение внутренностей активностью, более приятны мне, чем другие проявления природы. Наверное, в моей натуре больше черт от ящерки, чем от рыбы, больше стремления к свету, чем к тенистой прохладе.

 Заметив постоянство моего пасмурного настроения, и не дождавшись милостивого изменения погоды, учитель обратился ко мне с несколько неожиданным предложением.

 «Удивляюсь я тебе, Лань. Твоё терпение явно превосходит все примеры, виденные мною ранее, а видел я их предостаточно…»

 Он замолчал, терпеливо всматриваясь в моё лицо, в тщетной надежде обнаружить хоть какое-нибудь подобие улыбки. Чувствуя какой-то подвох, но будучи в подавленном состоянии, ставшим привычным за двадцать семь хмурых дней, я не смог выдавить из себя даже самого фальшивого подобия интереса.

 Видимо, эта реакция совпадала с его прогнозами, потому что наставник продолжал в том же, доверительно-сочувственном тоне:

 «Ты, который так любит нежиться на террасе в лучах весеннего Солнца, который с таким наслаждением вбирает его свет в глаза, не пропуская ни одной возможности, представляемой ситуациями дня, смиренно бродишь по промозглой площадке, как тигрёнок, попавший в западню глубокой сырой ямы…

 Даже я уже устал смотреть на твои бесконечные бесцельные метания в ней. Судя по всему, ты так и намерен вымачивать свою кожу до приобретения синюшно-бледного цвета. Я слышал, что где-то на севере, есть люди именно с таким цветом лица и тела. Уж не решил ли ты сменить страну обитания и не проникся безрассудной идеей обратить их в даосскую веру, открыть, завязшим в липкой паутине незнания, направление истинного Пути? Меня это всерьёз обеспокоило – потеря ученика, настоятеля, наконец, защитника…»

 Слова учителя, идеи, неожиданные и, в то же время, такие правдоподобные, его участливое внимание хлопотливой наседки вокруг, только что вылупившегося, цыплёнка, - всё это пробудило где-то в глубине моей замёрзшей души маленькую лужицу тепла и отбликов света.

 Я, невольно улыбнувшись, заинтересованно клюнул щедро рассыпанную приманку, спросив его, правда ли это, что есть такие странные люди. И, словно не замечая своего успеха, хитрый охотник подтвердил сказанное деталями о том, что у тех заблудших ко всему ещё и голубые глаза, как будто осколки светлого чистого летнего неба, жёлтые волосы, как у соломенных кукол Мифэн и длинный, похожий на лисий, нос.

 Нарисовав мысленную картину такого человека, я расхохотался, потому что не ожидал получить подобной несуразицы.

 Наставник, явно удовлетворённый достигнутым результатом, продолжил развивать свой успех на почве моего оживления.

 «Чтобы помешать тебе вынашивать подобные, коварные, по отношению ко мне, планы, я предлагаю, с сегодняшнего дня, открыть занавес облаков над монастырём. Хватит уже и сырости и серости и скучности…

 Пора впустить весну и жизнь! Как ты считаешь, Лань?»

 Подыгрывая учителю в его фантазии, сообразив, что он предлагает сыграть в какую-то, неизвестную мне, игру, я, с удовольствием, отмёл взрослость и серьёзность, начавшие сковывать уже мою натуру и стремительно старить, и бросился навстречу представленной возможности снова стать ребёнком.

 Снова, как когда-то в детстве, когда учитель брал меня за руку и вёл на террасу, чтобы, усадив на её освещённой и согретой части, начать рассказывать чудесные истории, я, инстинктивно вцепился в его маленькую сухую ладошку, приготовившись следовать за ним.

 Нисколько не смутившись от такого видимого успеха своего действия, он повёл меня к части террасы, более защищённой от сырости и холодного ветра, усадил в уголок ниши и сел напротив.

 Одна часть меня, изумлённая собственным поведением, корчилась в судорогах конвульсивного смеха, представляя нас со стороны, а другая, раздраженная подобным нахальством первой, отметала все образы, способные нарушить тепло и доброту наших отношений с учителем. То и другое совершенно выпадало из возможностей третьей части меня, которая трезво смотрела на события, творимые наставником. А четвёртая часть, сгорающая от любопытства, предвкушала удовольствие энергетической игры, неизвестной, интригующей и дающей возможность выскочить за пределы серого дня.

 Продолжая улыбаться, наставник обратился ко мне с объяснением условий нашей забавы.

 «Теперь, когда ты научился использовать вращение «небесного кольца» для изменения состава твоей энергии, для обретения энергетической силы, для раскрытия и поддержания активности верхнего канала, мы можем, без вреда для твоей натуры, заняться следующим делом.

 Игра называется «снятие паутины в тёмных углах храма». Закрой глаза, расслабься и проверь ток энергии в «небесном кольце».

 Я, с удовольствием подчинился, нырнув внутрь тела и ещё более усилив стремительный поток, охватывающий меня.

 «Теперь выровняй вращение энергии в восьми котлах и усиль их взаимодействие в передаче полученного качества приготовленного напитка».

 Эта часть процесса была уже хорошо знакома мне, поэтому не заняла много времени. Содержимое каждого котла, будучи тщательно перемешанным, вливалось в поток «небесного кольца», чтобы, как шар очень плотной, продолжающей вращаться вокруг внутренней оси, энергии всплыть на уровень следующего котла. Будучи более тяжёлой, в сравнении с содержимым вышележащего котла, вновь прибывшая энергия легко вытесняла более лёгкую, которая, в свою очередь, всплывала к следующему, вытесняя его содержимое, которое, будучи ещё более легким, взмывало в потоке к … и так далее.

 В восьмом котле практически не было плотной энергии, а вращался смерч пара, более лёгкие частицы которого, самопроизвольно всплывали в девятый котел, который я продолжал мысленно называть кувшином.

 То, что происходило на этом уровне, я ещё не совсем понял, но чувствовал, как стенки его пульсируют, засасывают поступаемые испарения и куда-то девают.

 «Вращение элексира в девятом котле, не спеша начни распределять по стенкам канала, открывающегося над головой.

 Уплотни часть его, чтобы создать сгусток, - лёгкий, но плотный, подобно метле, которой мы смахиваем паутину с потолков.

 А теперь, поднимай метлу всё выше, внутри колодца, чтобы дотянуться до надоевших тебе туч и начни сметать их во все стороны…

 По мере уменьшения их плотности, ты обнаружишь и почувствуешь внутри каждой из них плотную жёсткую паутину, как скелет, вокруг которого удерживается сырость и тяжесть. Безжалостно убирай эту надоевшую уже небесную плесень, уничтожай узелки, суставы каждого скелета, чтобы не осталось и воспоминания о них». 

 Следуя за объяснением наставника, я взобрался своим вниманием на высоту туч и, с наслаждением, начал разрушительную работу. Действительно, разметая в стороны тяжёлую энергию туч, мстя им за то, что они украли у меня Солнце, лишили меня удовольствия весны и тепла, остановили процессы пробуждения природы, я почувствовал облегчение на душе. Разбрасывая их тяжёлые каркасы скелетов, удерживающих форму и плотность, я начал даже мурлыкать про себя любимую песенку, неразлучную спутницу сосредоточенности моего сознания.

 Окунувшись в работу, я распространил её действие на вторую крышу облаков, прижимающую нижележащую к земле. А когда, покончив с этим слоем, я обнаружил ещё один, то даже обрадовался возможности продолжить, освобождающую меня от заплесневелости, деятельность.

 Учитель хранил молчание, но я чувствовал его присутствие. Время от времени его энергетические щупальцы попадали в зону моего внимания, проверяя результаты уборки.

 Вдруг случилось что-то совершенно неожиданное и невероятное – на моё лицо упал яркий жаркий луч Солнца. Его тепло устремилось в закрытые глазницы, начало щекотать ноздри, покрыло кожу и  стало углубляться внутрь.

 Сначала я подумал, что это проделки учителя и преисполнился благодарности за заботу обо мне.

 Затем понял, что это часть игры, в которую он пригласил меня играть и сейчас последует что-то ещё, какая-то часть последующих иллюзий, но, всё равно было приятно.

 Но когда ничего не произошло, наставник по-прежнему молчал, а Солнце продолжало припекать мои истосковавшиеся по его ласкам части тела, я решил, всё же, приоткрыть глаза, хотя, может быть, это явилось бы нарушением правил игры.

 Солнце не исчезло! Терраса была залита ярким добрым светом, как и долина. Только на дальних вершинах гор всё ещё клубились разъярённые тучи, и лежала плотная тень.

 Подняв глаза вверх, я увидел чистое голубое небо в обрамлении туч и облаков, оформивших правильный круг вокруг нашего монастыря.

 «Учитель, смотри что случилось! – по-детски восторженно закричал я, чуть было не захлопав в ладоши. – Посмотри, какую уборку мы сделали!»

 Я опустил глаза вниз, с трудом отведя их от манящей голубизны неба, обещающей радости весны и жизни.

 Учитель с улыбкой смотрел на меня и, подозреваю, что ему нравилось видеть пробуждение мальчишки.