Уже четыре дня я иду по равнинам, оставив горы сзади – справа. Из тропинки, дорога превратилась в широкий тракт, по которому постоянно идёт много людей, не спеша едут повозки, запряжённые буйволами, а иногда, нарушая мерность общего перемещения, проносятся всадники на разукрашенных пёстрыми тканями, лошадях.

  Меня окружает разнообразие жизни. То и дело встречаются деревни, и даже небольшие города, которые я обхожу стороной, следуя пути, проложенному предусмотрительным наставником.  Проблема поиска пищи исчезла потому, что видя странствующего монаха, многие люди приглашают его войти в дом и угоститься обедом с ними. Они задают вопросы, извечно мучающие каждого - как жить, зачем жить. 

 А у меня появилась ещё и дополнительная обязанность – помогать тем, кто страдает от искажения своего энергетического тела.

 Всё началось, когда, проходя по деревне, я увидел бледного измождённого подростка, полулежащего в тени дерева, растущего перед домом. Рядом с ним сидела грустная женщина, тихо рассказывающая что-то ему и отгоняющая надоедливых мух, кружащих над ним. Мальчик внимательно слушал её, спрашивал, хотя было видно, что это даётся ему с трудом.

 Я остановился на другой стороне улицы, озадаченный его состоянием. Посмотрев энергетически, я увидел толстую пластину спазма, перекрывающую горизонтально низ его живота. Дотронувшись до неё, я отшатнулся, потому что это был слежавшийся слой ядовитой зависти, врезавшийся в тело невинного ребёнка, когда ему было только пять лет. Заинтересовавшись способностью, проявившейся так неожиданно во мне, я продолжил рассматривать этот слой, осторожно трогать и, затем, вытолкнул его из живота мальчика наружу и начал уничтожать.

 Каково было моё удивление, когда лист энергии, не реагирующий до этого ни на что, вдруг раскрыл коридор направления, откуда он пришёл, одновременно, с попыткой удержать второй, связывающий его с телом подростка. Было ощущение, что этот сгусток энергии обладает разумом и, почувствовав, что его вытесняют из насиженного места, приготовил, на всякий случай, путь отхода туда, откуда он прибыл. Заинтересовавшись таким действием, я продолжал стоять, закрыв глаза, перед домом, не замечая реакции прохожих на моё странное поведение.

 Поставив преграду на пути, связывающем болезненный сгусток с мальчиком, я ударил его, вынуждая спасаться. Как рассерженная кошка, которую облили холодной водой, он кинулся в другом направлении и влетел в дом за моей спиной, чтобы спрятаться в груди старой женщины, сидящей у окна и тяжело глядящей наружу.

 -Какая интересная ситуация получается, - подумал я. – Это очень напоминает сплетения их в демонических шахматах, где очень важно найти причину, истинную причину среди множества ложных, чтобы распутать узел комбинации.

 Приблизившись к женщине с подростком, я сказал ей, что мальчик выздоровеет, если будет укрыт от взглядов соседки. Изумлённо подняв глаза на меня, она перевела затем взгляд на окно, в котором продолжала своё невозмутимое наблюдение угрюмая завистница.

 Я повернулся, чтобы продолжить свой путь, когда женщина остановила меня словами благодарности и просьбы разделить обед с ними.

 После этого случая, который так ярко проявил независимость жизни энергетических «существ», их способность выбирать направление действия, я вспомнил Знания древних, в которых говорилось об искусстве дрессировки создаваемых фантомов, о многообразии их форм и непредсказуемости их реакции.

 Оказывается, мир зла ничуть не изменился за двадцать тысяч лет и продолжает процветать в душах людей, рождая бутоны ревности, зависти, ненависти, ожесточения. Оказывается, люди способны нести в себе такую отраву, взращивать её плоды и разбрасывать вокруг себя их семена в тела и души невинных, случайно оказавшихся поперёк дороги зла и, только поэтому, вставших костью поперёк глотки сеятелей злобы.

 Теперь, заходя в деревню, я смотрю энергетически, какие дома погружены в облака болезненной энергии, оцепенели в клубах страдания и тревоги.

 Входя внутрь, я предлагаю хозяевам помочь в лечение больного, осматриваю его, ища причины недуга. Обнаружив узлы боли, энергетического напряжения и препятствий, набираю в кисти рук вид энергии, необходимый для очищения болота болезни. Ну, а затем, создаю шар энергии, которым выметаю из тела всё, мешающее нормальному течению жизни. Когда основная часть воздействия завершена, оставляю у изголовья больного какой-нибудь предмет, чаще всего, корень растения, накапливающий лечебный вид энергии. Я не могу обещать людям немедленное выздоровление, но вижу, что в течение сезона, то есть, примерно, через десяток дней, болезнь исчезнет бесследно.

 Этот процесс изменения несправедливости жизни настолько захватил меня, что стал забирать всё больше времени, поэтому я стал продвигаться по моей путеводной нити, по большей мере, ночью.

 Вот и сейчас стоит безлунная ночь. Моросит мелкий холодный дождик, проникающий водной пылью во все поры тела.

 Я иду босиком. С тех пор, как спустился с гор на равнины, на проезжие дороги, я шлёпаю босыми ногами или по тёплой мягкой пыли или по прохладной грязи. Уже давно моё передвижение вошло вглубь тела и сознания, как необходимая или неизбежная часть жизни.

 Я – просто странник, и даже нить, указывающая направление, перестала быть чем-то важным или указывающим на что-то важное, она просто есть, как одна из частей моего бытия. Монастырская жизнь отодвинулась далеко назад, в прошлое, укрылась за какой-то мутной, заляпанной плёнкой, спасающей её от выплесков грязи человеческих отношений, в которые я сейчас погрузился по уши.

 Безлюдное пространство ночи без звёзд наполняет меня мыслями, ковыряющимися в накопленном, за последнее время, опыте. Опыт, который не радует, не наполняет жаждой узнавать что-то ещё, а который отяжеляет, старит, рождает внутри несогласие и уныние.

 Понимание, что жить среди людей опасно, что доброго и бескорыстного в людских отношениях гораздо меньше, чем враждебного и алчного. Неуютное чувство вмешательства в стаю хищников, в момент делёжки крошечных останков глупой, доверчивой жертвы. Все, оторвавшись от важнейшего в этот момент соперничества между собой, провожают тебя глазами, в которых светится один вопрос – кто ты, ещё один претендент на кусок или дополнительный кусок, который ещё способен перемещаться на своих ногах. Другой вариант ответа даже недопустим для них.

 Учитель старался объяснить мне правила игры в разные виды шахмат с подобными правилами, но это всегда была игра! Он смягчал её ужас ещё и тем, что наполнял этот процесс юмором и несерьёзностью, меняясь со мной местом, стороной шахматного поля…

 Познавая правила игры, я не подозревал возможность всей чёрной, беспросветной глубины правил действительности, правил, с которыми я не согласен, которые пытаюсь изменить.

 Мой путь сейчас – это ночные перебежки от одного очага человеческих страданий к другому, среди множества остальных, остающихся вне границ нити, зовущей меня куда-то.

 Теперь, даже цель моего странствия, состояние странника, в которое я так стремился войти, кажутся чем-то мелким, ничтожным и наивным.

 Далеко впереди показались огоньки. Видимо, это фонари, освещающие улицы какого-то городка, ещё одного центра соперничества, боли, зависти. Пока ночь расстелила передо мной эту одинокую дорогу, я буду идти до рассвета, обойдя спящий муравейник человеческих страстей, стараясь не наступить в его середину, чтобы не вызвать взрыв внимания к вторжению чужака.

 Но огоньки стали меняться местами, вытягиваться в ручеёк света, направляющийся ко мне. Какое-то шествие с факелами, процессия, выбравшая время глубокой ночи для своего перемещения.

 Продолжая наблюдать за узорами переплетения искорок в хаотическом танце, я продолжал идти вперёд. Спустя тридцать семь биений сердца, стало ясно, что процессия перемещается очень быстро, стремительно бежит или скачет на лошадях. Спустя ещё двадцать три пульсации стали слышны звуки топота копыт, громкие крики и смех. Яркие шары факелов развевали на ветру шлейфы искр, освещая нарядные одежды и воинские доспехи.

 Отойдя на обочину дороги, я с интересом смотрел на красочное зрелище весёлой счастливой компании молодых людей, беззаботных покорителей своей судьбы.

 Достигнув моего уровня, они продолжали мчаться, переговариваясь и хохоча, увлечённые ночным приключением. Промелькнуло уже две трети кавалькады, когда один из всадников, заметив меня на обочине, резко дёрнул повод, изменив направление бега лошади.

 Я отпрыгнул в сторону, пропустив рядом с собой взмыленный, пахнущий потом, лошадиный бок. Проскочив мимо и обнаружив, что я всё ещё стою на краю дороги, всадник стал разворачивать, яростно грызущего удила, скакуна. Группа наездников, следующая за ним, замедлила движение, остановилась и с интересом стала наблюдать продолжение игры.

 Осознав неприветливость разнаряженной толпы и почувствовав безжалостность и жажду крови зрителей, я напрягся и немного растерялся.

 Видимо, удовлетворённый произведённым на дружков эффектом, зачинщик помчался на меня, теперь уже приготовив плеть, в приподнятой до плеча, правой руке. Я прыгнул влево от него, чтобы помешать использовать удобство замаха. Лошадь снова промчалась, почти задев меня копытами, плеть просвистела надо мной, и её кончик ожёг мне правую руку.

 Взбешенный моим несогласием быть растоптанным таким породистым скакуном, всадник резко крутанул животное и снова бросил на несговорчивое препятствие.

 Ударив его в колено одним концом посоха, я перехватил другим концом извивающееся тело плети и вырвал её из руки, не забыв пропустить мимо тело ошалевшей лошади. Видимо, не почувствовав сначала полученного шока и злобно выругавшись, наездник стал опять заламывать голову животного для разворота, но вдруг выронил повод и, взвыв, схватился за левое колено. Он поднял ладони к лицу, пытаясь рассмотреть липкую жидкость, брызнувшую из раздробленной ноги. Забыв обо мне и о своём развлечении, он зашатался в седле и, обмякнув, шлёпнулся на землю, забыв освободить непослушную ногу из стремени.

 На головы и плечи окружившей нас компании рухнуло гробовое молчание, и тихо заструился липкий туман страха. Тем не менее, осознание своего подавляющего превосходства в числе и жажда мести ничтожеству, посмевшему поднять руку на одного из них, объединила группу.

 Один из них, оказавшийся раскрашенной девицей, подъехал к лежащему на траве телу, с нелепо задранной вверх ногой, спрыгнул и наклонился. Остальные же, не торопясь стали рассредотачиваться, образуя большой круг вокруг нас.

 С некоторым трудом освободив ногу, неподвижно лежащего человека, и положив её на землю, девушка подняла голову к остальным и прокричала, что надо, как можно скорее, везти господина Чжана к доктору, но её призыв остался без ответа.

 Большая часть мужчин спрыгнула с лошадей и приготовила оружие. Остальные, оставшись верхом, начали сжимать пространство круга, заботясь видимо, о том, чтобы я не ускользнул в темноту.

 Круг теперь был ярко освещён огнём факелов и мерцанием лезвий обнажённых мечей.

 Оказавшись в центре круга и внимания, я выпустил вокруг себя облако энергии страха, предназначенную сдавить сердца противников, ослабив их действия и решимость.

 Возникло замешательство, сомнения, которые стряхнул чей-то воинственный вопль и несколько человек бросились ко мне, размахивая мечами.

 Впервые мне пришлось встретиться с настоящим противником, защищая свою жизнь. Я хочу сказать, противником – человеком. И их действия меня удивили и обескуражили потому, что таких медленных и неуклюжих движений я не видел никогда. Мне не понадобилось даже применять энергетические действия, парализующие или затуманивающие зрение противников. В два биения сердца первая шестёрка нападающих разлетелась в разные стороны, под ноги остальным, и осталась лежать.

 Видимо, для других было самым страшным именно отсутствие признаков жизни кого-нибудь из воинов. Не успев увидеть принцип моих действий, и видя мою фигуру, продолжающую стоять неподвижно в центре круга, они, вероятно, подумали, что имеют дело с каким-то демоном (и, в общем-то, были в чём-то правы потому, что внутри меня бушевал огонь именно демонической ярости, готовый сжечь и развеять по ветру пепел любого, осмелившегося приблизиться ко мне).

 Пауза нерешительности немного затянулась, но опять сказалось чувство превосходства стаи над одиночкой, и ещё семь человек бросились вперёд, стремясь подавить собственный страх и ища поддержки у остальных. Я встретил их движением посоха, объединяющим россыпь рисунка линий, прочерчиваемых лезвиями, тягуче перемещающихся, словно во сне, мечей.

 Оружие, выскользнув из рук, взлетело над головами противников и зрителей, чтобы исчезнуть во мраке, сгустившимся за кругом. Продолжением того же росчерка, я разметал вокруг тела атакующих, разламывая и кроша чешуйчатые и пластинчатые латы доспехов.

 Раздались крики и стоны раненых, смешивающиеся с воплями остальных, подстёгивающих друг друга в спешке отступления.

 Круг разорвался с одной стороны, когда я направился туда, чтобы продолжить свой путь и размышления о мерзости человеческих отношений, получившие такое красочное подтверждение. Паника и страх, продолжающие клубиться над толпой отрезвевших гуляк, спешащих убраться с телами неудачников, осталась далеко сзади, когда послышался топот копыт одинокой лошади, догоняющей меня.

 Повернувшись навстречу ему, я остановился, продолжая оставаться во власти холодного гнева.

 Разглядев меня на дороге перед собой всадник,  предусмотрительно закричал, что не желает мне чего-нибудь плохого и медленным шагом приблизил лошадь ближе.

 Это оказалась девушка, осматривающая первого нападающего, которая, соскочив с лошади, встала на одно колено передо мной и склонила голову.

 «От имени всех, причинивших тебе беспокойство, от имени брата, осмелившегося посягнуть на твою жизнь, я прошу прощения и надеюсь, что твой урок, данный тем, кто привык к безнаказанности, принесёт плоды осознания истинного отношения между людьми всем нам. Благодарю тебя путник и желаю спокойного пути».

 Она поднялась с колен, ещё раз поклонилась  и, вскочив в седло, умчалась к остальным, продолжающим свою всё более скорбную работу.

 Размышляя над случившимся, о судьбе, столкнувшей меня с незнакомыми людьми в ситуации, где было ограничено число выходов, о ярости, заполнившей меня незнакомыми ощущениями, я шёл всю ночь. На рассвете, проходя через спящую деревню, я обогнал крестьянина, направляющегося в ближайший городок продавать сено. Он предложил мне место рядом с ним, на краю повозки с огромным стогом сена, и, согласившись, я с удовольствием дремал, облокотившись на пахучую сухую траву.

 День обещал быть прекрасным, небо сияло свежевымытой синевой. Хвосты последних туч исчезали за горизонтом. Несмотря на раннее утро, солнце начало припекать и от тёмных лоснящихся боков полей, лениво разлёгшихся по обе стороны полоски дороги, потянулись вверх тонкие струйки пара. Сложив в котомку шляпу и халат, я подставил лучам своё лицо и грудь, в надежде, что лучи растопят и испарят мрачные воспоминания и мысли.

 На окраине городка, увидев небольшую чайную, я соскочил с повозки, решив выпить чашку чая, напитка, вкус которого был мне не известен в монастыре.

 Солнце стояло высоко, и было по-летнему жарко. Сидя под навесом веранды, я, не спеша пил ароматную жидкость, когда к чайной подскакал запылённый всадник – вестник, прокричавший людям, собравшимся там, что из уездной тюрьмы сбежал очень опасный преступник. Приметы бандита – около сорока лет, очень высок, одет в кожаный плащ и широкополую шляпу, на лице, голове и руках могут быть раны. Хорошо владеет приёмами борьбы потому, что во время побега убил восемь охранников и ранил четырнадцать, да, к тому же, покалечил сына уездного советника Чжана, который храбро пытался остановить преступника.

 За поимку или за указание его нахождения обещалось богатое вознаграждение деньгами или рисом.

 При таком щедром обещании и жадности людей, нет никакого сомнения, что задержат двух, трёх, а то и более подвернувшихся несчастных, более-менее подходящих под описание.

 Я всё более убеждался, что судьба невероятно благосклонна ко мне, создав возможность провести жизнь вдали от человеческих искушений и пороков, в ласточкином гнезде чистого и доброго монастыря.